– Такая милая синьорина, жалко, что ты не захотел заниматься с ней, а насчет той, следующей, я с тобой согласна, ей и вправду было наплевать…

Труба звучит уже в полную силу, всюду оставляя дыры. Много-много дыр, желтых, жужжащих.

– Так вот, я ничего не хочу сказать, я ни на чем не настаиваю, но, по-моему, если бы ты время от времени хоть ненадолго выходил на улицу – это принесло бы тебе только пользу…

«Мы-ы с тобой по-охожи заапятая ррита заапятая мы-ы бо-оимся о-одного и того же точка Че-его вопрросительный знак О-одиночества точка». Труба Майлса Дэвиса скользит на одной длинной лиловой ноте, изливается капля за каплей и умирает. А мать с компьютером, теперь в унисон, добавляют новый финал:

– При жизни отца все было по-другому.

«Да-а. О-одиночества точка».

Рон Картер.

Вне ритма вдруг прорезывается мелодия контрабаса. Обычно она красивая, лиловая, почти голубая, но сегодня, рядом с синтетическим голосом, становится зеленой. Я уже собираюсь перевести сканер на что-нибудь другое, но моя рука замирает над кнопками. Один из двоих спрашивает: «У тебя-я е-есть микррофо-он для рра-азговорра в э-эфире вопрросительный знак», а второй отвечает: «Да-а».

Я оставляю сканер в прежнем режиме, только убираю громкость; теперь голоса едва слышны.

– Привет. Ты слышишь меня?

Девушка. Молодая. С напором произнесла «р» в «привете», но снизила тон на «ы» в «слышишь». Расстроенная.

– Ты слы-ышишь? – с нетерпением.

– Плохо… погоди-ка, попробую наладить… а? Теперь хорошо?

Парень. Молодой. Но что-то не так с его голосом. Не нравится мне этот голос.

Она улыбается. Я это чувствую по тому, как слова круглятся и как бы целиком проскальзывают между растянутых губ. Тон высокий, гласные с придыханием, тугие, красные. Она иронизирует. Шутит. У нее от души отлегло.

– Ты что, не знаешь, как включить микрофон? Может, этот компьютер не твой, ты его украл? Шучу… знаю, что Скорпионы легко обижаются.

– Только не я. Я спокойный. Я похож на Скорпиона только в одном.

– В чем?

– Угадай.

Мне этот голос не нравится. Это зеленый голос. Он проскальзывает к контрабасу, который тихо, не в такт, ноет на заднем плане и морщит мелодию, словно вздрагивает туго натянутая кожа. Этот голос зеленый потому, что он не имеет цвета. Цвет голосу придает дыхание. Все зависит от того, под каким давлением выходит воздух. Если давление низкое, голос смиренный, грустный, тревожный, умоляющий. Если высокое – голос искренний, ироничный или добродушный. Если среднее – безразличный или деловой. Если воздух выходит с силой, под напором, тогда голос угрожающий, вульгарный или склочный. Если давление то поднимается, то опускается и потоки воздуха закругляются по краям, тогда он ласковый, лукавый или чувственный. А этот голос – никакой. Он обладает чуть большей выдержкой, чуть большей полнотой, насыщенностью, чем компьютерный, но и только. Это зеленый голос, голос, который притворяется.

– Послушай, Скорпион… ты, часом, не секс имеешь в виду? Ты ведь, надеюсь, не из тех типов, которые выходят в чат, чтобы клеиться…

– Да нет… как тебе такое пришло в голову? – Низкое, очень низкое давление. Слишком. Оскорбленный. Униженный. Разбитый. Все слишком. – Я имел в виду совсем не то. Я хотел сказать, что живу особняком, как скорпион под своим камнем, и вечно готов к обороне против всех и вся. Выпускаю жало, чтобы меня не раздавили.