Магнат сказал бодро:

– Могу организовать стадо слонов. Вам откуда: из Африки или Индии?

– Это была только шутка, – нервно повторил Максим. – Нет-нет, у нас средств хватает. И оборудование уже закупили. Но ваши воспитательные меры вряд ли сработают.

– Почему?

– У нас все знают, – объяснил Максим, – кому мы обязаны установкой ККК-3С и новым помещением. Смеются не над нею, а надо мной. А ее даже жалеют.

Магнат крякнул.

– Эх… я знал, что это будет, но рассчитывал, что начнете жалеть хотя бы через пару недель.

– Через пару недель, – заверил Максим нервно, – она вообще нам на головы сядет!

Магнат заулыбался во весь огромный рот, словно Максим сказал невероятно смешную шутку.

– Вообще-то, она такая, – сказал он доверительно, – но и вы человек из кремня!.. Она разобьется о вас, как океанская волна, и ляжет у ваших ног. Только продержитесь подольше.

– Что значит продержитесь? – пробормотал Максим. – У меня что-то вообще нет намерения хоть когда-то и кому-то сдаться.

– Очень на это надеюсь, – сказал магнат серьезно. – Я сейчас прощаюсь, не буду отнимать у вас время, но на будущее просил бы позволения еще разок с вами связаться… если будет крайняя необходимость.

– Хорошо, – ответил Максим кисло. – Если будет крайняя необходимость…

Он открыл и закрыл глаза, но мощный мозг, что продолжает работу и ночью, пока его двуногий носитель спит, продолжал разматывать нить, дескать, не зря же всю литературу и все искусство советского периода, а это почти семьдесят лет! – с молчаливого согласия общества попросту вычеркнули даже из упоминаний, потому что там практически не было ни литературы, ни искусства, а только политика, воспевание преимущества социалистического образа жизни над капиталистическим, а для диссидентов считалась элитной та часть литературы, где эта советская власть критиковалась и втихую высмеивалась.

Понятно, что, когда коммунизм рухнул, замолчали и те и другие, потому что литературу они не знали, писать по-настоящему не умели, а только составляли агитки «за» или «против».

Зато ученые той же советской эпохи остались такими же гигантами, на их труды не просто ссылаются и сейчас, а опираются для достижения новых успехов, в то время как кто вспомнит сталинских или ленинских лауреатов по литературе?

Однако это понимание не повысило роли ученых, увы. На первых полосах новостей – все та же Аня Межелайтис, у которой то трусики слетели на улице, то лифчик свалился, то застали ее во время интима с отцом.

А еще на обложках все эти яхты в миллиард долларов, на которых юные отпрыски катают подружек по южным морям, но нигде нет коллайдера, телескопа, не говоря уже об установке ККК-3С или снимков ученых за работой.

Он вскочил с постели, уже злой, от Ани Межелайтис как-то само собой мысль соскользнула к Аллуэтте и там застряла, устроилась поудобнее, готовая вспоминать ее долго, со смаком, высвечивать то лицо, то глаза, произносить ее голосом слова и целые фразы…

По улице, захватив всю проезжую часть, под рев труб и стук барабанов двигается веселая толпа с плакатами «За демократию с человеческим лицом!», быстро набирающая силу партия, что возникла в пику официальному гуманизму и демократии, которые поняли и приняли благородные лозунги весьма превратно.

Он выждал, когда пройдут последние, партия пока что невелика, а желающих маршировать вживую по улицам еще меньше, перебежал на ту сторону, а там уже рукой подать до родных ворот научно-исследовательского центра, где он чувствует себя лучше, чем в своей квартире.