Под проживание турецкого посланника Иван Артёмич отвёл двухэтажный флигелёк своего каменного московского дома, причём две просторные светёлки были предназначены для жён высокородного Медзомортпаши. Егору, как любимой и старшей «жене» почтенного басурмана досталась отдельная комната, являвшаяся — в старые и добрые времена — домашней библиотекой образованного семейства Бровкиных.

«Наша Александра Ивановна и здесь, судя по выбору книг, приложила свою нежную и романтичную руку», — печально вздохнув, отметил внутренний голос.

Егор запер дверь на щеколду, торопливо (жарко очень!) сбросил чадру на пол и от нечего делать погрузился в чтение. Как раз нашлась и подходящая литература, посвящённая плаваниям смелых голландских и испанских моряков по неведомым и загадочным южным морям.

Иван Артёмич уже послал нарочного в Преображенский дворец — с известием, что на Москву пожаловал полномочный турецкий посланник Медзомортпаша, личный друг Небеснородного султана. Теперь надо было дожидаться царской реакции.

Вскоре за окнами послышался неясный шум, испуганные охи и ахи, громкое конское ржанье. Егор осторожно выглянул изза плотной занавески и непроизвольно присвистнул от удивления: через широко распахнутые ворота во двор к Бровкиным въехала хорошо ему знакомая царская карета, запряжённая четвёркой чёрных коней.

«Смотрика ты, Пётр Алексеевич изволили пожаловать лично!», — восхищённо зацокал внутренний голос. — Что же его так заинтересовало? Вернее, кто? Медзомортпаша, прибывший обсуждать дальнейшее развитие торговых отношений между Турцией и Россией, или вицеадмирал Алексей Иванович Бровкин, привёзший последние новости с Васильевского острова? Приоткройка окошко, вдруг, да услышишь чего интересного…».

Из кареты выбрались Пётр, царевич Алексей и неизвестный Егору молодой мужчина очень представительного вида.

«Очевидно, государь начинает всё шире привлекать своего сына к важным государственным делам!», — одобрительно заявил внутренний голос. — «Царевичу скоро исполнится четырнадцать лет, а выглядит он у нас на все шестнадцатьсемнадцать. Вот такая особенность просматривается у семейства Романовых! А этот кавалер в тёмных одеждах, скорее всего, новый советник государя. Заменяет, повидимому, Меньшикова Александра Даниловича, попавшего в царскую немилость. Тебя, то бишь, мон шер. Что ж, оно и понятно. Князькесарь Ромодановский стар и ворчлив, Антошка Девиер недостаточно образован, а царевич Алексей избыточно разумен и приземлён. Вот и выписали откудато очередного умника, чтобы Петру Алексеевичу не давал скучать…».

В глубине старого сада, прямо напротив окошка, за занавесками которого прятался Егор, стояла просторная летняя беседка, где и расположились высокие переговаривающиеся стороны: царь, Медзомортпаша, царевич Алексей, Иван Артёмич, Алёшка Бровкин и неизвестный кавалер в тёмном. Причём в руках Ивана Артёмича и Медзомортпаши тут же появились толстые пачки бумаг и пергаментных листов. Очевидно, намечались денежные сверки по хлебным поставкам в Европу — через турецкие черноморские проливы.

Егор нашёл на стеллаже с книгами подзорную трубу, и, удобно устроившись в мягком кресле за занавеской, занялся наблюдениями, благо до беседки было немногим больше ста метров.

«А государь постарел! Вон, новые морщинки прорезались возле крыльев носа, в жиденьких усах просматривается седина…», — печально вздохнул сентиментальный внутренний голос. — «Да, искренне жаль, что разошлись наши дорожки. Сойдутся ли когда? Скорее всего, уже нет. Сильные мира сего очень уж не любят — менять своих концептуальных решений…».