В это время в дверях показался маленький, румяный сигналист.

— Товарищ майор, весь личный состав училища собирается в актовом зале. Большая перемена продлена на полчаса.

— Знаю, знаю, сейчас приведу своих… Прошу и вас, товарищи лейтенанты, прийти туда, — улыбнувшись, сказал Боканов.

Ковалев и Снопков пошли к актовому залу.

К ним то и дело подходили офицеры, пожимая руки. Каждый суворовец норовил несколько раз поприветствовать их. Шумно поздоровался подполковник Веденкин. Крепко обнял Зорин. Расцеловал, сняв пенсне, Семен Герасимович. Полковник Русанов долго не выпускал их из своих объятий, растроганно бормотал:

— Вот и привелось встретиться… привелось…

Но самое неожиданное ждало Владимира и Павлика, когда они вошли в наполненный гулом актовый зал.

Над сценой, на красном полотнище было написано:

«Суворовский привет нашим первым лейтенантам!»

Все взоры обратились на молодых офицеров. К ним подошел генерал.

— С приездом! — приветливо сказал он. — Прошу на сцену.

За стол президиума сели Боканов, майор Беседа, полковник Зорин, Алеша Скрипкин, официантка тетя Клава. Владимир сел рядом с ней, порывисто пожал ее сухую ладонь. Постарела тетя Клава, вон сколько морщинок новых! Но черные глаза все те же — светятся материнской лаской.

Владимир вспомнил, как два года назад Зорин вызвал к себе Братушкина, обидевшего грубым словом тетю Клаву в столовой. Протягивая Савве лист бумаги и карандаш, Зорин спросил:

— Вы в Суворовском четыре года?

— Так точно, — ни о чем не догадываясь, ответил тот.

— Тогда умножьте триста шестьдесят пять на четыре, а полученное число еще на четыре. Сколько вышло? Пять тысяч восемьсот сорок. Вот, оказывается, сколько раз кормила вас Клавдия Петровна, чтобы в награду получить грубость.

— Товарищи! — поднялся Полуэктов. — Много было у нас торжественных встреч, но такой, как сегодняшняя, еще не бывало!

Володя смотрел в зал, искал глазами знакомые лица: «Вот подполковник Кубанцев, а рядом курчавый Дадико. За ним белобрысый „интендант“ Самсонов — посмотрите, как он повзрослел! Жмется к Максиму Гурыбе Самарцев: естествоиспытатели! Писали: какие-то сложные опыты над лягушками делают, новый сорт вишни выводят. Сошлись характерами… Полковник Райский, по привычке очень полных людей, стыдливо держит сплетенные пальцы на животе. А позади него Артем, с ним встречусь и тогда, когда он станет офицером».

— Закончив офицерское училище, — продолжал генерал, — они прежде всего приехали к нам. Вы, — обратился Полуэктов к суворовцам в зале, — будущие лейтенанты доблестной армии мира, приветствуете наших первенцев. Они вступают в школу жизни и, я уверен, пройдут ее с честью, как подобает настоящим строителям и защитникам коммунизма.

Напряженно слушают генерала Самарцев, Атамеев, Скрипкин.

«Защитникам коммунизма», — одними губами повторяет за Полуэктовым Федя.

— Здесь ваш дом. В радости и беде не забывайте о нас!

Стремительно мчится экспресс… Владимир лежит на верхней полке, подложив руку под голову. Синий свет ночной лампочки теплится под потолком.

«Родная земля! — поет сердце. — Твой умный хозяин — трудовой человек — украшает и заботится о тебе. И нам теперь охранять тебя».

Владимир вслушивается в перестук колес. Кажется, они радостно, обещающе бодро отбивают: «В дальний гарнизон… В дальний гарнизон…»

На мгновение в памяти выплыла из полутьмы курсантская спальня: дневальный у телефона, ряды коек.