Условным свистом юнкера вызвали подкрепление. Вшестером они вывезли со склада два орудия и привязали к лафету ящик снарядов. Погоня догнала их на Горбатом мосту. Укрыв орудие за парапетом набережной, они дали два залпа по нападавшим и подкрепили его винтовочным огнем. К рассвету орудия были в расположении юнкерского отряда. На рассвете ожила линия обороны, и с первым лучом солнца юнкерские отряды перешли в наступление, они неумолимо выдавливали и теснили к окраинам разрозненные группы рабочих и отряды революционных солдат.

К полудню весь центр, кроме части Тверской улицы, был в руках юнкеров. Кремль был окружен тремя юнкерскими ротами и подкреплением из школы прапорщиков. На втором этаже верхних торговых рядов «александровцы» установили пулеметы и устроили пулеметные гнезда. Броневики юнкеров из других московских училищ встали на Скобелевской площади, дула пушек смотрели в окна особняка Трубецкого, где засел Революционный комитет. Под прицелом артиллерийских орудий полковник Дорофеев потребовал распустить РВК и сдать Кремль. Окраины Москвы, Стромынка и Марьина Роща, тонули в дыму пожарищ, там, по слухам, шли невиданные грабежи торговых складов и магазинов. Казаки летучими рейдами мелькали по всему городу, наводили ужас на бунтовщиков и охраняли границы восстановленного порядка. Между штабами сопротивления была налажена телеграфная связь.

– Принято донесение: трамвайная, электрическая и телефонные станции контролируются правительственными войсками! – докладывал бледный от волнения молоденький офицерик, затянутый, как оса, новой портупеей.

В ту же ночь Кремль подвергся бомбовым ударам, были разбиты ворота Кутафьей башни и повреждены святыни внутри Кремля.

Осажденные кремлевские роты все еще надеялись на подкрепление, но грузовики с вооруженными рабочими были задержаны на Мясницкой и остановлены возле Манежа. Занимать Кремль было решено через Кутафью башню. Тяжелая артиллерия пробила брешь в воротах, но приближаться к воротам было опасно: повсюду на галереях по краям башни сидели стрелки.

– Господа юнкера, слушай мою команду! Кому дорога честь и родина, в атаку! За мной! – скомандовал Одарченко.

Осажденные ответили яростной ружейной пальбой. Пешая атака захлебнулась, юнкера падали замертво, раненые пробовали ползти, уцелевшие выносили товарищей из-под огня. Звягинцев и Муромов несли на руках раненого Одарченко. Недалеко, на Воздвиженке, жил училищный доктор Голощапов. Юнкера дотащили Одарченко до дверей с именной табличкой Голощапова. В глазах заплясал белый квадрат бумаги на дверях доктора: «Ушел в революцию!» На площади им удалось остановить крестьянские дроги, невесть как оказавшиеся в центре военного города. Испуганному мужичку отсыпали шапку керенок, и он побожился, что отвезет «упокойника» на Сивцев Вражек, где жила престарелая мать Одарченко.

На рассвете 27 октября от штаба округа к Кремлю подошли броневики. Новый штурм начался с артиллерийской подготовки, переросшей в атаку и ближний штыковой бой. В два часа ночи над позициями разнеслись громкие крики. Кремлевские переговорщики объявили о сдаче!

Занимать Кремль было доверено двум ротам «александровцев». Впереди медленно ползли броневики, за ними двумя густыми колоннами шли юнкера, впереди – пулеметчики и офицеры. Из церкви навстречу робкой толпой выбежали человек сорок попов и монахов.

– Ратуйте, братцы! – плакал пожилой монах в длинных, до пояса, сединах.

Внезапно первые ряды смешались, посыпались, побежали…

– Измена, измена!

– Где Рябцев? Отходим!

Из окон казармы гремели выстрелы. На колокольнях огрызнулись огнем пулеметные гнезда. Под огнем юнкера развернули артиллерийские орудия и дали залп по стрелявшим. Пулеметчики замолчали.