Изменить размер шрифта - +
Зариф был таран-чинец, знаменитый вождь шайки разбойников, набран-ной из отчаянных головорезов-каракиргизов, отлично вооруженных ножами, винтовками и револьверами. Он был грозой киргизов во время их летовок, а иногда осме-ливался нападать и на русских переселенцев. Осенью про-шлого года казаки гонялись за ним, но безуспешно. Он почти на их глазах вырезал небольшой молодой поселок и ушел за границу, в Китай. Китайское правительство обещало его поймать и выдать, но все отлично понимали, что оно бессильно это сделать.

Он снова появился в пределах России и крутился, по своему обыкновению, в горах, угоняя стада, уводя жен-щин, беспощадно грабя киргизские кочевья. За поимку его была обещана награда. Уничтожение этого опасного разбойника, издевавшегося над русскими войсками, было вопросом самолюбия для казаков. В случае его успехов к нему могли примкнуть каракиргизы, и Центральная Азия могла стать на долгое время ареной кровавой поли-тической борьбы.

Про Зарифа рассказывали легенды. Он обладал, по словам таранчинцев и дунган, способностью проходить в день более трехсот верст. Или у него были двойники, или он мог одновременно появляться в разных местах. Его видели в Верном в образе продавца фруктов, разгова-ривающего с губернатором, и в тот же день он ограбил в Копальском уезде караван с чаем. Он проваливался сквозь землю, когда его окружали войска. Ездил он на особенном, пегом, белом с черными пежинами коне, едва ли не крылатом, и настичь его на обыкновенной лошади было невозможно. Он, наверно, знался с шайтаном, если только это не был сам шайтан, принявший на себя чело-веческое обличье.

Собраться сибирскому казаку в поход, в пустыню, хотя бы на месяц, — полчаса, не больше. Едва только Иван Павлович объявил на посту содержание гелиограммы и отделил сорок казаков на лучших лошадях, которые должны были идти с ним в набег, как уже казаки повели поить ло-шадей в Кольджатке, стали набирать ячмень в саквы и выносить всегда уложенные по-походному вьюки.

Фанни увидала эту суматоху и подошла к Ивану Павловичу, укладывавшему во вьюки консервы, чай, са-хар, сухари и разную мелочь.

— Вы куда-нибудь уезжаете, дядя Ваня?

— Да.

— Куда?

— Принужден ответить вам грубостью. Какое вам до этого дело?

— Вы правы. Мне до этого нет никакого дела. Но так как я могу быть вам полезной, то я и спрашиваю вас об этом.

— Вы мне полезной в моей поездке быть не можете, а мешать будете.

Фанни надула губы.

— Кажется, я вам не мешала до сих пор.

Иван Павлович не ответил. «Действительно, — поду-мал он, — мешала она мне или нет? Стала с ее приездом моя жизнь лучше и уютнее или хуже? То стеснение, кото-рое она делала, не окупалось ли оно ее хозяйственными способностями, а главное, ее милым, веселым характе-ром?» Было бы жестокой несправедливостью сказать, что она ему мешала.

— Нет, не мешали. И я вам скажу: мы едем в военную экспедицию, в набег, в котором для женщины нет места.

— Почему?.. Нет, дядя Ваня, вы возьмете меня с со-бой.

И она бросилась переодеваться и приказала Царан-ке седлать и вьючить лошадь.

Она явилась на дворе, где уже строились казаки во всеоружии: в кабардинской шапке, лихо заломленной набок, с винтовкой за плечами, с ножом и патронташами на поясе.

— Фанни, — строго сказал ей Иван Павлович. — Вы не поедете с нами. Я вам это запрещаю.

— Я умоляю вас взять меня. Помилуйте. Военная эк-спедиция. Такой редкий случай. Дядя Ваня!

— Ни за что. И думать не смейте. Я не хочу риско-вать вами… Да и своей служебной карьерой тоже.

— Дядя Ваня, я не стесню вас.

— И думать не смейте. Ни за что!

— Я сама поеду.

Быстрый переход