— Дядя Ваня, как вы думаете, выпустили Василия Ивановича? А как в китайской тюрьме, хорошо или нет?

— Милая Фанни, приготовьтесь к самому худшему. Китайская культура особенная и, по-нашему, — они ди-кари. Их жестокость и изобретательность на пытки неис-черпаемы.

— Вы думаете, что Василия Ивановича пытали?

— Все может быть.

— Но ведь он жив?

— Будем надеяться.

— Бедный Василий Иванович! Как ему, такому холе-ному и избалованному, должно быть тяжело.

Китайская башня с разлатыми краями крыши, загну-тыми кверху, стена с зубцами и ряд невысоких домов на-чинали город. Но далее, спасаясь от зноя, люди ушли под землю. Широкая аппарель спустилась в темную улицу, мутно освещенную сквозь щели потолка, забранного бревнами, землей и сухим хворостом. Виднелись темные хижины, освещенные ночниками в виде глиняного соус-ника, налитого маслом, с края которого был укреплен фитиль. Попадались люди с такими же ночниками в бе-лых одеждах. Пахло первобытными библейскими време-нами. Голые люди сидели у домов и занимались ремесла-ми. Цирюльник брил голову и разбирал косу при свете ночника, в харчевне обедали голые люди, пахло сырым пареным, пресным тестом, постным маслом и чесноком. От улицы вправо и влево шли переулки, о которых мож-но было догадываться по мерцанию огоньков ночников и по светящимся внутренним светом бумажным окнам подземных домов.

Духота вызывала испарину. Солнечный зной сюда не достигал, но и под землей жара была невероятная. Воздух был тяжелый и удушливый. Фанни удивлялась, как мог-ли здесь жить люди.

При помощи расспросов узнали, где «ямынь», китай-ский кремль, присутственные места города. Он оказался на значительной глубине под землей, на большой площа-ди, выкопанной Бог знает в какие первобытные времена. Здесь светилась переплетом больших окон фанза, помеще-ние тифангуаня и его канцелярии, а с боков были фанзы поменьше, для чиновников и солдат караула. По другую сторону площади находился обширный постоялый двор, на который и въехали казаки.

Было около четырех часов дня. Устроив Фанни в ма-ленькой комнате, любезно уступленной хозяином в своем помещении, разместив казаков и лошадей и узнав, что в ямыне присутствие чиновников до шести часов вечера, Иван Павлович собрался сейчас же идти в ямынь.

— Дядя Ваня, возьмите меня с собой, — попросила Фанни. — Мне страшно здесь одной, без вас.

Иван Павлович согласился. Он приказал Пороху как хорошо говорящему покитайски, Царанке и пяти казакам следовать с собой, а четверым остаться при ло-шадях.

В полной темноте подземелья, где мрак рассеивался только мутным красноватым светом, лившимся сквозь бу-мажные окна ямыня, Иван Павлович прошел через пло-щадь.

Стража не хотела его пропустить, он предъявил до-кументы, и его с его спутниками провели в длинную ком-нату с соломенными циновками на полу. Вдоль комнаты по обеим стенам стояли низенькие столики, и полуголые писцы кисточками разведенной в небольших чашечках тушью писали на длинных и узких полосках бумаги жел-товатого и красного цвета. Подле лежали большие печат-ные книги, свитки бумаги и газеты. Перед некоторыми в плоских круглых чашечках дымился бледный чай.

Полная тишина стояла в комнате, освещенной целым рядом ночников и двумя висячими керосиновыми лампа-ми с плоскими железными абажурами.

Старый китаец в замасленной темно-синей шелко-вой кофте, надетой на голое тело, и в широкой черной юбке, мягко ступая ногами в туфлях, ходил между стола-ми. У него была седая косичка, и лицо его, темно-корич-невое, покрытое тысячью морщин, было маленькое, как яблочко.

При виде Ивана Павловича с Фанни и казаками он степенно подошел к ним, присел в виде привета, потом подал каждому маленькую темную иссохшую руку и, улыбаясь беззубым ртом, спросил по-китайски, что нужно русским вооруженным людям.