На углу Литейного с Невским проспектом сновало множество людей: кипела жизнь на Вшивой бирже. Сюда, к большому перекрёстку, со всех концов города стекались подённые рабочие в надежде на подряд. Николай Петрович приметил уличного цирюльника: усадив клиента прямо на тумбу тротуара, под зубоскальство бездельных подёнщиков тот ловко орудовал гребешком и щёлкал ножницами, сыпля волосы наземь.

Карета повернула направо по Невскому, в сторону Адмиралтейства. Стекло в окне было приспущено, и в щель потянуло свежим ветерком с Невы. Глупая вышла затея — отказаться от париков, подумал обер-прокурор. Как раньше было удобно! И при Екатерине, и при Павле… Хоть ты плешивый, хоть волосы год не мыл — кому какое дело? Надел с утра парик — и славно: ходишь день-деньской в аккуратной идеальной причёске, и в голову не дует.

В прежние времена домашний куафёр колдовал над париком Николая Петровича, пока барин спал. А теперь, при государе Александре, никуда не денешься: каждый день приходится терпеть, пока тебе волосы в порядок приведут. Первое время Резанов среди служебных дел вдруг обмирал и хватался за голову, решив, что забыл надеть парик. Чай, привык за двадцать-то пять лет!

Но меняется не только мода — меняется город. Впереди, на углу с Садовой, высится только-только построенная Публичная библиотека — первая в России, детище императора Павла. Ещё дальше, за Гостиным Двором, заканчивают сооружать башню при городской Думе. Скоро власть будет видно издалека — и сама власть сможет поглядывать свысока на Петербург. А ещё дальше — Резанов знал это, хоть и не мог увидеть — на месте разобранной церкви Рождества Богородицы возводили грандиозный Казанский собор, которому надлежало соперничать с собором Святого Петра в Риме…

Менялась, на глазах менялась столица империи!

Кучер потянул поводья. Рысаки послушно свернули налево, и карета покатила прочь из города вдоль берега реки Фонтанки, не доезжая Аничкова дворца. За дворцом строятся торговые ряды, вспомнил Николай Петрович. Всё тот же неутомимый Кваренги… В голове промелькнули ещё несколько прожектов, с которыми обер-прокурор так или иначе знакомился по службе в Сенате. Но стоило увидеть на Фонтанке баржу, которая волокла доски со сваями для строительства, как мысль перепрыгнула на предстоящий вояж в Америку — о Японии думать не хотелось.

В том и состоял прожект Крузенштерна, который так приглянулся императору Александру и который подхватил Резанов. Возить грузы по воде проще и дешевле. Обойти на кораблях полмира и доставить в русские поселения на Аляске множество товаров, в которых там острейшая нужда, а обратным путём привезти драгоценные меха — как ни странно, должно получаться быстрее и не дороже, чем тот же путь по суше.

Вот и к Аничкову дворцу тянутся баржи по Фонтанке, а не вереницы обозов по Невскому проспекту. И пудожский камень для Казанского собора везут по речке Кривуше, ставшей Екатерининским каналом: как-никак, Петербург — речная и морская столица! Для того и основал его сто лет назад первый российский император, чтобы получить выход к морям и океанам. А потому не только праздновать надо такое событие, но и пользоваться плодами государевых трудов.

Навстречу проехал старый экипаж. Из окна высовывался и крутил головой по сторонам какой-то молодец. Николаю Петровичу бросились в глаза его пушистые кошачьи бакенбарды — и вензеля на дверцах кареты. Карета принадлежала князю Львову.

Настроение у Резанова тут же испортилось: в памяти всплыл рассказ Огонь-Догановского об утрешнем происшествии. Проучить князя не удалось, француз и его шар благополучно достигли столицы, да ещё невесть откуда взявшийся американец порубил разбойничков, подосланных Поляком.