— У вас с вашей матушкой на совести преступление.

При этих словах взгляд месье де Беллегарда явственно изменился, казалось, он заметался, как пламя свечи, на которую подули. Ньюмен ясно увидел, что маркиз потрясен до глубины души, но владел он собой поистине великолепно.

— Продолжайте, — сказал маркиз.

Ньюмен поднял палец и укоризненно покачал им в воздухе перед носом месье де Беллегарда.

— Надо ли продолжать? Вы уже и так дрожите.

— Откуда, смею спросить, вы получили столь интересные сведения? — очень тихо проговорил месье де Беллегард.

— Я буду с вами совершенно честен, — сказал Ньюмен. — Не стану притворяться, будто знаю больше, чем на самом деле. А знаю я пока только вот что: вы совершили дурной поступок, который необходимо скрывать. Если поступок ваш станет известен, от вас все отвернутся; если о нем пройдет слух, ваше имя, которым вы так кичитесь, окажется обесчещенным. Я не знаю, что вы сделали, но узнать могу. И если вы будете вести себя со мной так, как сейчас, — узнаю. Измените свое поведение, отпустите сестру с миром, и больше вы меня не увидите. Вот мои условия.

Маркиз почти преуспел в стараниях сохранить на лице полную невозмутимость. Стирать ледяное выражение со своей внушительной физиономии ему поневоле приходилось постепенно. Но доводы Ньюмена, казалось, воздействовали на месье де Беллегарда все сильнее и сильнее, и в конце концов он отвел глаза. Несколько минут маркиз стоял, что-то прикидывая.

— Это мой брат сказал вам? — проговорил он наконец, подняв взгляд на Ньюмена.

— Да, ваш брат.

Маркиз торжествующе улыбнулся.

— Как я и говорил, он был не в своем уме!

— Положим, что так, если мне не удастся выяснить, что он имел в виду. И далеко не так, если удастся.

Маркиз пожал плечами.

— Что ж, сэр, выясняйте, если угодно.

— Вас это не пугает? — спросил Ньюмен.

— Об этом судите сами.

— Нет уж, судите вы. У вас будет время обдумать все как следует, проверить себя со всех сторон. Даю вам час или два. Больше не могу, мы ведь не знаем, как скоро мадам де Сентре постригут в монахини. Поговорите с матерью, пусть и она себя проверит, не испугалась ли она. Правду сказать, я не думаю, что ее так же легко напугать, как вас, но увидите сами. Я вернусь в деревню и буду ждать в гостинице. Только прошу дать мне знать как можно скорее, ну, скажем, к трем часам. Вам достаточно написать просто «да» или «нет». Однако, если вы напишете «да», я надеюсь, на сей раз вы сдержите свое обещание. — С этими словами Ньюмен открыл дверь и вышел.

Маркиз не двигался, и, затворяя за собой дверь, Ньюмен еще раз посмотрел на него.

— Итак, я в гостинице, в деревне, — повторил он, повернулся и покинул château.

Угрожая бесчестьем семейству, насчитывающему тысячелетнюю историю, Ньюмен понимал, что неизбежно заденет за живое его представителей, и поэтому находился в крайнем возбуждении. Однако, вернувшись в гостиницу, он решил терпеливо ждать в течение двух часов. Он полагал, что, скорее всего, маркиз просто не ответит, ибо ответ на такой вопрос в любом случае означал бы признание Беллегардами своей вины. Посему Ньюмен предвидел, что ответом ему может быть молчание, а это означало бы вызов. Он страстно молил небеса, чтобы выстрел, как он называл свои разоблачения, сразил обоих. Но был сражен сам, когда в три часа ему подали принесенную лакеем записку, адрес на которой был написан красивым английским почерком Урбана де Беллегарда. Записка гласила:

«Не могу отказать себе в удовольствии сообщить Вам, что завтра мы с матушкой возвращаемся в Париж, дабы встретиться с моей сестрой и поддержать ее в решении, которое единственно может служить подобающим ответом на Вашу беспримерную наглость.