|
Отметим еще необычную форму усов, две преждевременные, идущие от носа морщины над ними, покрой его костюма, выставленный напоказ крахмальный пластрон рубашки и небесно-голубой галстук — и перед нами предстанет законченный портрет нашего героя. Наверное, мы застали его не в самый удачный момент, меньше всего он склонен был бы сейчас позировать художнику. Но, глядя, как он сидит, обессиленный и несколько ошарашенный от столкновения с искусством, к тому же обнаруживший, что совершает непростительную, как мы недавно отметили, оплошность — то бишь судит о достоинствах произведения, исходя из достоинств живописца (а в данную минуту он не мог оторвать глаз от косящей Мадонны, возникавшей из-под кисти юной особы с мальчишеской прической, которую он находил весьма привлекательной), — так вот, глядя на него в этот момент, каждый подумал бы, что он представляет собой чрезвычайно интересный объект для знакомства. От него так и веяло завидным здоровьем, решимостью, веселостью и благополучием, он явно был деловой человек, но что им движет, понять казалось трудным, это представлялось неясным и загадочным, а посему будоражило воображение, подстрекая гадать, кто он.
Между тем, продолжая трудиться над копией, юная художница то и дело бросала заинтересованные взгляды на единственного поклонника ее мастерства. Судя по всему, пропаганда изящных искусств требовала множества дополнительных усилий, и она подолгу стояла, сложив руки и склоняя голову то в одну, то в другую сторону, поглаживала рукой в ямочках ямочку на подбородке, вздыхала, хмурилась, постукивала ножкой и взлохмачивала кудри в поисках запутавшихся в них шпилек. Все эти действия сопровождались беспокойными взглядами, которые дольше всего задерживались на уже представленном читателю джентльмене. В конце концов он стремительно встал, надел шляпу и подошел к молодой особе. Остановившись перед ее картиной, он несколько мгновений рассматривал ее, меж тем как юная художница делала вид, будто вовсе не замечает его интереса. Затем джентльмен обратился к ней с единственным словом, которым исчерпывался его французский лексикон, и поднял вверх палец, считая, что данный жест окончательно прояснит смысл его вопроса. — Combien? — в лоб спросил он. Художница сначала уставилась на него, состроила гримаску, пожав плечами, отложила в сторону палитру и кисти и встала, вытирая руки. — Сколько? — переспросил наш герой по-английски. — Combien? — Месье желает купить картину? — осведомилась девица по-французски. — Прекрасная работа. Splendide! Combien? — повторил американец. — Месье нравится моя картинка? Оригинал очень хорош, — сказала художница. — Да, Мадонна восхитительна. Я не католик, но хочу купить ее. Напишите цену вот здесь, — и, вынув из кармана карандаш, он показал ей чистый лист в своем путеводителе. Девушка уставилась на него, почесывая карандашом подбородок. — Разве картина не продается? — спросил он. Художница продолжала раздумывать, не сводя с него глаз, и хотя она тщилась сделать вид, будто страстное желание купить ее работу совершенно для нее привычно, взгляд девушки выдавал почти трогательное недоверие, и наш герой даже испугался: вдруг он ее обидел. А она, стараясь казаться равнодушной, попросту прикидывала, сколько можно запросить. — Я сделал что-то не так? Pas insulté? Нет? — допытывался ее собеседник. — Вы совсем не понимаете по-английски? Хоть немного? Юная француженка обладала весьма примечательной способностью входить в роль с полуслова. Она устремила на джентльмена понимающий, проницательный взгляд и, спросив, не говорит ли месье по-французски, бросила только: — Donnez! — и взяла у него из рук открытый путеводитель. В верхнем углу чистого листа очень мелким и чрезвычайно изящным почерком она начертала цифру, после чего вернула книгу владельцу и снова взялась за палитру. |
