– Как ты сладко целуешься, – сказала она.

Да, мы вполне могли сойти за двух подростков. Я не чувствовал особенной смеси обещания и почтения, а только некоторое благоволение (как будто меня, ослепленного, вели по лестнице, и я мог в любой момент с нее свалиться, но как условие игры внизу были подостланы перины), предчувствие, что у жизни есть что предложить мне, – то, что она предлагает лишь весьма немногим, – блаженство оттого, что рядом со мной находилось тело, исполненное ощущением почти той же сладости, какую испытывал я сам, сладость ни с чем не сравнимую. Мне было страшно даже пошевелиться.

– Хулиган, – сказала она. – Ты подошел так, словно у тебя в каждом кармане по кастету.

– Я боялся.

– Чего?

– Бармалея.

– Ты сам Бармалей. Ты разбойник. Я не познакомила тебя с ними, потому что я с тобой больше не играла. Чудовище, вот ты кто.

– Это точно.

– Какой кошмар!

К ней подошел бармен:

– Тебе пора на сцену.

– Сегодня я больше петь не буду.

– Я позвоню Тони, – сказал бармен.

У нее на лице появилось такое выражение, словно она была солдатом на марше, подобравшим с земли спелое яблоко и остановившимся, чтобы съесть его. И через минуту опять в поход.

– Позвони Тони и принеси нам два двойных, – сказала она.

– Мне неохота звонить ему.

– Фрэнк, я буду рада, если ты позвонишь Тони. Меня это не волнует. В самом деле, не волнует. Но не заставляй меня переживать из-за того, что я испортила тебе настроение.

Фрэнк молча посмотрел на нее.

– И к тому же, мистеру Роджеку не нравится, как я пою. Его от этого блевать тянет.

Мы все рассмеялись.

– Ему нравится, – сказал бармен. – Он делал мне страшные глаза всякий раз, когда я звенел бокалами.

– Мистер Роджек не виноват, что у него дурной глаз. Это от него не зависит. Вот так! – сказала Шерри. И стакан, из которого она прихлебывала, полетел наземь.

– Ты действительно не собираешься больше сегодня петь? – спросил Фрэнк, глядя на осколки на полу. Она покачала головой, и он отошел в сторону.

– От всей души благодарю, – сказал он, уходя.

– Ладно, – сказала Шерри, – так вот и поганят превосходное настроение.

Она зажгла спичку и тут же задула ее. Затем заглянула в пепельницу, загадывая:

– Предстоит скверный поворот событий.

– Думаешь, я сошел с ума?

– Вот уж ни капельки. – Она беззаботно рассмеялась. – Просто на тебя порчу навели.

Мы снова поцеловались. Это не слишком отличалось от нашего первого поцелуя. Нам и впрямь предстояло нечто необычайное.

– Думаю, я все-таки сошел с ума. Моя жена мертва. Я вытянул пустышку.

– У тебя позади что-то скверное, и ты не хочешь оборачиваться?

– Именно так.

– Я чувствовала себя так целую неделю.

Аккомпаниатор-негр подошел к пианино. Проходя мимо Шерри, он пожал плечами. Он заиграл какую-то веселенькую мелодию, потом попробовал две-три другие, точно такие же, и наконец выбрал что-то быстрое и сердитое.

– Может быть, ты ее любил, – сказала Шерри, – и поэтому у тебя ничего не осталось. Ведь только женщины ждут не дождутся смерти любимого, чтобы зарыдать на похоронах.