– Так чего же мы ждем? – И он потянул ее в толпу танцующих. Не то, чтобы ему очень хотелось танцевать, но это давало ему свободу маневра.

Дон наслаждалась возможностью показать себя во всем блеске. У нее были формы, и она знала, как всех ими потрясти, особенно когда на ней ее любимое узкое платье.

Вокруг собралась небольшая группа посмотреть, что они выделывают. А потом он увидел Лорен. Она сидела за столиком со Стоком и его друзьями и, конечно, выглядела потрясающе.

Он знал, что должен теперь сделать важный шаг. Он еще не знал, какой или когда это предпринять, но теперь он без этого не уйдет.

17

– Итак, – спросил Джои, перегнувшись через маленький столик, – ты любишь танцевать?

– Нет, – ответила Синдра, оглядывая зал темными, задумчивыми глазами и удивляясь, зачем Джои пригласил ее.

– Как же так получилось?

– Получилось что? – отрезала она. – Раз я черная, значит, мне полагается все время приплясывать?

– Но я этого не говорил.

– Нет, но ты, конечно, так думаешь. Ты меня поэтому пригласил. Черная, у которой нет моральных устоев и она на все согласна.

– А?

– Ты слышал.

– Я слышал, как кто-то очень психует.

– Что?

– Психует, словно цыпленок, испачкавшийся в дерьме.

Она разгладила на коленях зеленое бархатное платье, купленное в магазине «Секонд хэнд», стараясь успокоиться. Не для того наряжалась она и пошла на танцы, чтобы ругаться и употреблять вульгарные выражения.

– Я не цыпленок, – сказала она, беря себя в руки.

– А может быть, и надо быть такой цыпкой, – заметил он. – Вшивое это дело – черная мать и белый отец, никак не решишь, какого цвета ты сама.

Неожиданно на глазах у нее навернулись жгучие слезы. Да, он был прав, она ни то ни се, и это больно.

– А мой отец был еврей, – продолжил Джои, – еврей-полицейский в Чикаго, женившийся на приятной ирландской девушке-католичке. Я никому не говорил, что наполовину еврей, не стоит осложнять жизнь.

– Как осложнять?

– Ну, знаешь, будут дразнить, выражаться. Сама знаешь. Да, она знала, она хорошо помнила, что тогда выкрикивал мистер Браунинг вне себя от похоти. И каждый из мужчин, которых она знала или встречала, смотрел на нее так, словно она существует только для этого.

– Но тебе надо приспособиться и жить, – мудро заметил Джои. – Я же приспособился.

Она быстро взглянула на него.

Он был немного чудной – высокий, худощавый, с копной каштановых волос, с какой-то кривоватой улыбкой и неровными зубами. И почему она приняла его приглашение, непонятно. Может быть, потому, что впервые в жизни получила формальное приглашение куда-то пойти.

– Хочешь, потанцуем? – И он ткнул большим пальцем в сторону танцующей толпы.

Она видела, как Ник пустился во все тяжкие с Дон Ковак под музыку «Шуга, шуга…».

– Я… не знаю, не хочу.

Он заметил, на кого она смотрит:

– Что ты имеешь против него? Она неловко повернулась:

– Кого?

– Да Ника. Что он тебе сделал?

– Он сюда приехал, вот что, – ответила она зло.

– Но ведь не по своей охоте, – сказал Джои, доставая из кармана пачку «Кэмел» и предлагая ей сигарету.

Она отрицательно махнула рукой:

– Ты не понимаешь.

– Ну, может быть, ты мне как-нибудь объяснишь.