Следовой перенос штука довольно хитрая и даже коварная, способная сильно запутать расследование. Автор знает реальный случай, когда при расследовании довольно странного на первый взгляд преступления с двумя потерпевшими и многочисленными следами крови, неожиданно были обнаружены следы крови, не принадлежавшей ни одному из потерпевших. Более того, анализ этого следа показал, что происходит он от беременной женщины, что вообще вызвало ступор… Ну, в самом деле, неужели это означает, что где-то есть ещё и убитая беременная женщина?! Но — нет! — никакой беременной женщины, пострадавшей в результате расследуемого преступления, не существовало, имел место описанный выше перенос следа, не связанного с источником.

В качестве объекта переноса могут выступать самые разные частицы, жидкости, химические соединения — шерсть, пыль, кровь, сперма, краска… И губная помада в том числе.

Если мы вспомним, что Лавлесс провёл последний вечер своей жизни в обществе двух широко известных в узких кругах дамочек, то исключать появление на его губах губной помады одной из них [или даже обеих!] было бы неправильно. Мог ли Уорд Лавлесс, войдя в комнату, налить себе текилы и выпить, тем самым превратившись в источник «следового переноса», автор судить не берётся. Автор вообще не настаивает на подобном развитии событий, а лишь обращает внимание на то, что происхождение следов оказывается иногда в высшей степени экзотичным и совсем неочевидным.

А вот происхождение сигаретных окурков со следами губной помады, как раз-таки, преступники объяснили. По их словам, они специально подбирали такие окурки, дабы в последующем оставить их на месте преступления. Этот фокус Хобак и Портер проделывали прежде во время краж из домов в Шенандоа-вэлли.

Можно, конечно, предполагать, что на месте совершения преступления присутствовала некая девица, чьё присутствие убийцы постарались скрыть, но в подобное великодушие не верится совершенно. Убийцы оказались настолько ничтожными и жалкими людьми, что было бы неверно ожидать от них готовности к истинному самопожертвованию. А согласитесь, признаваться в подобном убийстве, принимая вину на себя и выгораживая подружку — это, как ни крути, самопожертвование.

По приезду в округ Ладэн юноши были помещены в разные тюрьмы [один содержался в окружной тюрьме в Лизбурге, а другой — в Винчестере]. В подобном разделении не было никакого глубинного смысла, просто все тюрьмы окрест оказались переполнены. Эта мелочь, кстати, хорошо характеризует криминогенную обстановку в США накануне вступления страны во Вторую Мировую войну.

Вечером 28 ноября произошёл любопытный инцидент, позволивший составить некоторое представление о темпераменте Хобака. Когда его доставили в отделение службы шерифа в Лизбурге, возле здания находилась группа репортёров, ожидавшая новостей. Разумеется, все они приблизились к автомашине, в которой был привезён арестант. Хобак вылез из салона со скованными руками, буркнул, что не желает, чтобы его фотографировали, и в сопровождении сотрудников службы шерифа пошёл в направлении входа в здание.

Сложно сказать, что ему не понравилось в поведении журналистов [ни один из них его не фотографировал и ничего не говорил], но пройдя сквозь толпу, Хобак вдруг сорвал ботинок с ноги и, повернувшись, попытался бросить его в газетчиков. Конвоировавшие его сотрудники службы шерифа тут же пресекли эту попытку, втащили подростка в здание и вернули ботинок на место, но сама по себе выходка оказалась весьма красноречива! У молодого человека вон, оказывается, как кровь играла, контролировать себя не мог! Хобак явно переживал оттого, что свидетелями его марша в наручниках, прилюдного посрамления стали посторонние.

Судебный процесс ожидался общественностью с нетерпением, поскольку по всеобщей убежденности в ходе суда могли последовать некие сенсации.