Его чувства были так сильны и реальны, что, впадая в беспамятство, он тянулся за флейтой, чтобы выразить себя в звуках. А потом, успокоившись и остынув, с ужасом думал о том, что едва не выдал свое присутствие в женской купальне.
Разлегшись на импровизированном ложе, Блемонтин засунул в рот ломтик ананасовой жвачки и принялся мечтательно ждать появления новых девочек, обожавших ночные купания нагишом.
* * *
Тем временем Ковбой Джо, чуть дыша лежал в комнате Лони. На нем был черный балахон, который он безропотно надел на голое тело, и парик из белых волос, не отличимых от локонов шведки. От пряных запахов лосьонов и кремов, которыми он был обильно умащен, нестерпимо щипало в носу, и конюх, то и дело, замирал, боясь чихнуть, потому что от его «чиха» у непривычного человека вполне могли бы лопнуть барабанные перепонки.
Со все возрастающим нетерпением он ждал появления будущей Королевы Красоты.
Ровно в полночь в коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась гибкая женская фигура в таком же балахоне, как у него. Дыхание Ковбоя замерло, словно на горло ему наступил мустанг.
— Я вампир, я вампир, где ты, мой пони!..
Хуанита, откинув полы балахона, ловко оседлала лежащего на спине конюха:
— Сейчас мы поскачем, моя лошадка, в страну грез, — она откинулась назад, словно натягивая поводья. И тут же ощутила, что-то жесткое и неудобное, чего не должно было быть у прекрасной шведки.
— Какая мерзость! Мужик! Ай… ай…! — взвизгнув на весь пансионат, Хуанита растрепанным комом вылетела из комнаты.
Следом за ней в коридор выскочил Ковбой Джо и бросился в другую сторону галопом, которому позавидовали бы жеребцы из его конюшни.
* * *
Когда бедняга Блемонтин заметил суматоху, вызванную бегством конюха, пути спасения были отрезаны. Разъяренные красотки все ближе подбирались к его убежищу, явно разыскивая кого-то. Проворнее других орудовала Хуанита, вооруженная каминными щипцами.
Блемонтин зажмурился, ожидая развязки. И она наступила!
Вентиляционная решетка распахнулась, и множество рук вцепилось в его одежду. За несколько минут он получил затрещин больше, чем за всю предыдущую жизнь.
— А теперь, мерзкий мужичонка, ты узнаешь, что такое венесуэльский колокольчик. Разденьте его! — распорядилась Хуанита.
Брезгливо оттянув щипцами банан и сливы Блемонтина, она защелкнула на них замочек с никелированным колокольчиком.
— А ключ, дружочек, придется поискать! — Миньос швырнула его в мусорный бак, стоявший под окном.
Придерживая брюки он помчался вниз, на поиски ключа. Усевшись на куче мусора, он принялся перерывать его с усердием, неведомым золотоискателям Клондайка.
За этим занятием и застал его сержант Браун.
— Что, парень, совсем дела плохи? — спросил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Подайте бывшему музыканту, — прогнусавил в ответ Блемонтин.
— А ну-ка, уматывай отсюда, да поскорее! — сержант звякнул наручниками.
Резво выскочив из бака, Блемонтин побежал прочь.
— Что за черт? — сержант Браун недоуменно посмотрел на свои наручники.
Оставаясь неподвижными, они продолжали позвякивать в такт прыжкам удаляющегося бродяги.
— Наверняка они плачут по этому типу, — решил Браун, слыша, в действительности, затихающий колокольчик Блемонтина.
* * *
Служба в полиции научила Майка Нормана разбираться в психологии людей. Слушая их голоса, он безошибочно выделял интонации, говорившие о том, что его собеседникам угрожает опасность, даже тогда, когда они старались это скрыть. Поэтому, услышав в телефонной трубке как будто спокойный, но, в действительности, чертовски наэлектризованный голос Бонни, Майк как можно безразличнее попросил ее перезвонить через полчаса. |