Возмущенные этим зрелищем, «Омары» очнулись и, разом навалившись на Бумтауэра, погребли его под массой своих тел. Не оставаясь в долгу, «Райотс» поспешили ему на помощь. Место потасовки тут же оцепила полиция. Рев болельщиков заглушал слова Чанка, Сэла и Фредди.

Затем прямой эфир внезапно сменился рекламой: чизбургеры с тройным беконом танцевали макарену.

– Пятнадцать ярдов, – гордо объявил Чиун.

Пытаясь прийти в себя, Римо встряхнул головой. Комнату заполнял дым от подгоревшей пищи.

– Какие пятнадцать ярдов? – с недоумением спросил он.

– Пенальти за грубое нарушение правил.

Римо открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Это был телефон спецсвязи.

3

Над белой крышей здания красовался огромный пончик. Эффектно подсвеченное снизу гипсовое кольцо было видно за несколько кварталов. На свете наверняка не существовало другого такого пончика – такого громадного и розового и такого совершенно несъедобного.

Чиз Грэхем стоял под красным навесом, наблюдая через окошко раздачи, как невысокая, полная девушка латиноамериканка выполняет его заказ. Продавщица была очень маленького роста, и, чтобы подтолкнуть к клиенту две широкие, плоские коробки, ей пришлось перегнуться через прилавок.

– Пор фавор, сеньор Чиз , – сказала она, вставая на цыпочки и протягивая ему свою руку, в которой держала черный маркер.

Сняв крышку с маркера, Чиз оставил автограф на внутренней стороны ее коричневой руки, написав от запястья до локтя: «С наилучшими пожеланиями, Чиз Грэхем».

– Мучас грасиас ! – проворковала девушка, словно младенца, баюкая у своей груди исписанную руку.

– Де нада , – ответил киноактер, забирая коробки.

Когда Чиз повернулся, чтобы направиться к ожидавшему его лимузину, девушка повисла на прилавке и стала смотреть, как сошедшее на землю божество удаляется прочь. Увидев его широкую, мускулистую спину, она издала пронзительный, душераздирающий крик – так кричат танцоры из «балета фольклорико» и гаички во время течки.

– Эступендо!  – кричала продавщица пончиков.

Привыкший к тому, что девушки часто сходят с ума при виде его массивных ягодиц, Грэхем не обратил на нее внимания. Сейчас он думал только о том благоухающем грузе, который нес, – о сорока восьми свежеиспеченных пончиках. Его челюсти ныли от предвкушения скорого удовольствия. Грэхем испытывал огромное желание сейчас же сесть прямо на тротуар и съесть все самому.

Однако он знал, что если так сделает, то заплатит за это слишком дорогую цену.

Задняя дверь лимузина оказалась открытой. В машине среди кучи пустых бумажных пакетов сидела Пума Ли, одетая в черную блузку от Гуччи, кожаную микромини юбку и ботинки с каблуками, острыми, как стилеты. Жена Грэхема тоже была кинозвездой – даже более известной, чем ее муж.

Не говоря ни слова, длинноногая красотка вырвала у Чиза одну из коробок. Он не успел еще захлопнуть дверцу лимузина, как Пума уже уткнулась лицом в щедро посыпанные сахарной пудрой пончики. Чиз устроился на одном из откидных сидений – как можно дальше от своей жены. Сгорбившись над коробкой, он поспешно начал запихивать еду в рот. Процесс поедания сейчас был для них чем то вроде соревнования – своеобразным забегом на двадцать четыре пончика, в котором каждый хотел победить, чтобы ничего не оставить другому. Сахарная пудра летела направо и налево, салон автомобиля заполняли хрюкающие, чавкающие звуки.

Поднялся такой шум, что одетый в ливрею водитель лимузина приспустил отделяющее его от салона стекло, желая убедиться, что с его пассажирами все в порядке.