За завтраком Жернон страшно хвастался тем, что ему удалось пролезть между колонн испытания, и подмигивал г-же Брюван, которая делала вид, что не понимает. Что касается до меня, то я не делал попытки узнать, войду ли я когда-нибудь в рай. О смущенное сердце, ты опасаешься предзнаменований!

На закате мы вернулись в мечеть и поднялись на минарет, чтобы полюбоваться видом на город. У наших ног Кэруан расстилался в боевом поясе своих стен. Он разостлал белые плиты своих крыш с террасами, перерезанные фальцами улиц и вздувшиеся выпуклыми куполами. За стенами до горизонта волнисто расходилась пепельная голая местность. Там и сям кучи колючих фиг. Вдали черные палатки бедуинской стоянки. От этого зрелища исходит неизъяснимое впечатление одиночества и варварства. Какая поддержка в улыбке любимого лица, в звуке любимого голоса! Покуда наши спутники спускались по лестнице минарета, я и Лаура остались мгновенье одни на площадке. Тогда я вообразил себе: что, если бы они ушли и мы бы не встретились с ними больше? Ушли бы навсегда, оставив нас в этом чужом городе. Когда зайдет солнце, мы тоже спустились бы. Через лабиринт улиц мы дошли бы до какого-нибудь таинственного белого дома. Но вдруг я услышал, как Антуан зовет нас снизу.

17 июля. Море

Покинув Тунис, мы идем вдоль африканского берега, направляясь к Алжиру. Было решено, что оттуда мы посетим несколько испанских портов и закончим плаванье Балеарскими островами. После тунисской жары и кэруанского пекла ветер открытого моря нас приятно освежает. Белый тент «Амфисбены» защищает нас от солнца. Мы заняли наши обычные места. Жернон забыл свой критский гнев и продолжает свои ухаживанья за г-жою Брюван. Антуан вынул свои ружья из чехлов и для развлечения стреляет чаек и других морских птиц.

Сюбаньи находят, что время тянется слишком долго, хотя для того, чтобы рассеяться, г-н Сюбаньи свое пребывание в Тунисе использовал, заставив различных фотографов снять себя в костюме предводителя арабов. Но он с нетерпением ждет, когда вернется к своему массажисту и обычным гигиеническим заботам. Что касается Лауры, то она чаще всего молчит. Я чувствую, что в ее присутствии мною овладевает прежняя робость и прежние мои мучения. Быть может, в эти минуты она мысленно решает мою судьбу.

То же число

Зачем я снова буду говорить ей о своей любви?

Она ее знает. Она чувствует ее, беспокойную, настороженную, вокруг себя. Она знает, что малейшее ее слово находит многократный отзвук в моем сердце. Что я могу прибавить к своим признаниям? Разве весь я не изображаю постоянного признания и безмолвной и живой просьбы? По временам я стараюсь определить странную власть, что она надо мною имеет. Как зародилась эта сильная, эта глубокая любовь? Никакое романическое событие не благоприятствовало ей, никаких встреч, поражающих воображение. Почему же, как только я ее увидел, я почувствовал, что ее должен я любить, для нее создана моя жизнь? Ничто не подготовляло такой уверенности.

А между тем я несколько раз старался образумить свою любовь. Моя страсть пыталась быть придирчивой и предубежденной. Я делал попытки совлечь с Лауры то обаяние, которым облекли ее мои грезы. Я приписывал ей расчет и преднамеренность. Я примешивал к своей любви ревность.