|
Витя подошел. – Мы решали одну лингвистическую проблему, – объяснил Валерий. – Ясно, – сказал Витя, которому, конечно, ничего не было ясно. – Решили? – Не совсем. Продолжим после, юноша торопится домой… Мне, кстати, тоже пора. Мысли о простокваше бабы Клавы все назойливее. – Тебя проводить? Или найдешь теперь дорогу? Можно автобусом… – Пройдусь пешком. Ночной Инск мне еще неведом. И потому любопытен… – Удачи… Свой телефон я тебе вписал, так что ежели что… Валерий по-американски (как матросу Вове) отдал подпоручику Петряеву честь. Витя с дурашливой старательностью откозырял в ответ… А у костра, куда вернулся Лыш, продолжался свой разговор. – То тебя дома до полночи нет, а то "скорее надо", – выговаривала брату девочка в желтой рубашке с погончиками и шевронами. – Подожди немного, пойдем вместе… – У меня в сарае работа не кончена, – озабоченно разъяснил ей Лыш. – Поэтому, кто пойдет, а кто поскачет… Лыш отошел и выволок из репейников легонький венский стул. – Опять! – вознегодовала сестра. – Шею свернешь, акробат!.. Лыш, я маме скажу! – Жалоба моченая, на углях копченая… Все слушали спокойно. Знали, что Лыш обозвал сестру «жалобой» так, для порядка, и ничего она не скажет маме. А он, конечно, не свернет шею. Лыш оседлал стул задом наперед, растопырил ноги, слегка толкнул перед собой спинку. Стул ударил ножкой в песок, будто нетерпеливый жеребенок. Подпрыгнул и взмыл над репейной чащей. Понес всадника над склоном вверх. – Вот это да… – выдохнул один из оставшихся мальчишек. Девочка (не сестра Лыша, а другая – круглолицая, светлоголовая) осторожно сказала ему: – Видишь, ты уже столько тайн знаешь про нас… Расскажи и про себя. – Но я ведь рассказывал… Другой мальчик мягко проговорил: – Ты не обижайся, но ты говорил не все. Расскажи нам про _главное_ … Вторая часть Ампула Глава 1 Пока я подрастал, меня называли по-разному. То есть в документах стояло, конечно одно и то же имя, а остальные можно считать кличками. Но они оказывались такими надолго прилипчивыми, что были как настоящие имена. Первое из них – Дуня. Сокращенное от прозвища «Одуванчик». Но это еще в самой младшей группе дошкольного детдома. Потом, года волосы перестали пушисто щетиниться и сделались гладкими, появилось другое прозвище – Седой. Оно продержалось до перевода в школьный сиротский интернат. К тому времени волосы, хотя и оставались очень светлыми, но стали уже не чисто белыми, а как бы присыпанными истертой в пыль золой… Сперва некоторые пацаны в школьном интернате окликали меня: "Эй, Косой!" Потому что среди таких, как я, – белобрысых и с голубыми глазами – нередко встречаются ребята с косоватостью во взгляде. Но у меня косоватости не было, и кличка не приклеилась. Стали меня звать сокращенно от фамилии – Клим. А в компании Моргана обращались ко мне почти по-нормальному: Гриня. Потому что Морган сам так стал меня называть: "Гриня, смотаешься на рынок, добудешь там у черных дураков груш или яблочек…" Или: "Гриня, ты у нас нынче дневальный, гляди, мой хороший, чтоб порядочек…" Ласково так. |
