Когда оборванный бедуин опустошил кружку, Герольт вернул ее назад. Джамал Салехи не выразил благодарности ни словом, ни жестом. Он отвернулся и ушел в свой собственный мир, в котором не находилось места людям из соседней темницы.

— Твое сострадание делает тебе честь, — сердито сказал Морис, когда Герольт со вздохом облегчения прислонился к решетке и вытер пот со лба. — Но я не могу понять, почему ты продолжаешь себя истязать.

— Потому что я не могу допустить, чтобы человек умер от голода или от жажды, — ответил Герольт. — Потому что так я развиваю способности хранителя Грааля. С каждым разом двигать кружку мне становится все легче. Я уверен, что скоро мне удастся поднять ее с пола и перенести по воздуху.

— Прекрасно! — фыркнул Морис. — Но за все эти дни бедуин не произнес ни слова благодарности. А ведь он знает, что мы говорим на его языке! Какого дьявола! Он ведет себя так, будто мы обязаны спасать ему жизнь!

Герольт знал, что причина раздражения Мориса была совсем иной. Но он удержался от обсуждения этой темы. Рано или поздно француз сам заведет об этом речь. Поэтому Герольт просто пожал плечами и попытался успокоить друга.

— Не показывай ему своего раздражения, Морис. Я не верю, что причиной такого упорного молчания может быть неблагодарность. Наверное, у него для этого есть серьезные причины. Кроме того, мы не должны отказывать ему в помощи. Хотя бы потому, что жестокосердие впивается в нашу собственную плоть, как сказано в притчах Соломона. Так что давай не будем больше об этом говорить. Может быть, ты станешь думать о другом, если соберешься с силами и сосредоточишься на развитии своего особого дара.

Но Морису такое предложение не понравилось.

— Что хорошего в том, что я снова и снова буду пытаться сунуть руку в проклятую стену этой проклятой тюрьмы? — брюзгливо произнес он. — Проникнуть глубоко я не смогу, а сил это будет стоить огромных! Аббат не зря сказал, что мы должны вооружиться терпением, что должно пройти время, прежде чем в нас раскроются особые дарования.

— Но постоянными упражнениями это раскрытие можно ускорить, — напомнил Герольт. Он постарался произнести эти слова дружелюбным тоном. Увещевания, как заметил в последние дни Герольт, раздражали его друга. А любая необходимость изнурительных упражнениях угнетала Мориса.

— Вовсе нет! Провидение позаботится о том, чтобы мое дарование само раскрылось, когда придет время, — возразил Морис. Он немного помолчал, а затем продолжил сквозь зубы: — Кстати, ты ведь не можешь не согласиться с тем, что переносить вещи по воздуху силой мысли гораздо легче, чем ломать скалы голыми руками.

Герольт справился с приливом закипавшего гнева. Он знал, что сила его особого дара с каждым днем становится все больше только потому, что он начал развивать ее еще на «Калатраве» и с тех пор занимался этим каждый день. Знал он также и то, что друг его тоже смог бы добиться больших успехов, если бы так же терпеливо оттачивал свой собственный дар.

Герольт подавил в себе желание высказать мысли вслух. Продолжение этого разговора могло привести к серьезной ссоре. Возможно, помощи извне им придется дожидаться еще очень долго. А оскорбленные чувства и распри могли сделать муки ожидания в этом подвале совершенно невыносимыми.

Казалось, Морис тоже понял, что своим упрямством и ворчаниями он оказывает плохую услугу им обоим. Спустя некоторое время он предпринял что-то вроде попытки извиниться.

— Вполне возможно, что я ошибаюсь и твои задатки гораздо лучше моих. Никто не может знать точно, как эти Божественные дарования раскроются в каждом из нас. Во всяком случае, я рад, что ты продвинулся гораздо дальше меня. Наверное, мы должны рассчитывать прежде всего на твои умения.