Первым делом я заметил, что с внешней стороны к нашим стенам наприслоняли всякого хлама. К воротам наверняка тоже, но накануне аперта кто-то расчистил подход. В настоящую эпоху у деценальных ворот располагались преимущественно мастерские, поэтому у стены скопились доски, трубы, куски кабеля и проводов, инструменты с длинными ручками. Сначала мы просто шли и смотрели по сторонам, однако неожиданно быстро освоились и забыли, что мы фраа.

— Как ты думаешь, эта женщина хотела вступить с тобой в отношения? — спросил я.

— Эти... как их...

— Атланические.

Название произошло от имени деценария, жившего в семнадцатом веке от РК. Он виделся со своей возлюбленной по десять дней раз в десять лет, всё остальное время писал ей стихи и тайком переправлял в экстрамурос. Стихи были неплохие, кое-где их даже выбили на камне.

— С чего ей такого хотеть? — задумчиво спросил Джезри.

— Ну, если твой партнер — фраа, нет риска забеременеть, — заметил я.

— Иногда это важно, но, по-моему, в настоящую эпоху контрацепция вполне доступна.

— Я вроде как шутил.

— A-а. Прости. Ну... может, ее интересует мой интеллект.

— Или духовные качества.

— Чего? Думаешь, она богопоклонница?

— Ты разве не видел, с кем она пришла?

— С какой-то... делегацией или как это называется.

— Спорим, это люди небесного эмиссара. Их главарь намотал на себя какую-то имитацию хорды.

Десятилетние ворота скрылись за поворотом. Я поднял взгляд на президий и по менгирам звездокруга определил север и юг. Перед нами, более или менее параллельно реке, тянулась широкая дорога. Если бы мы пересекли её и пошли вперёд, то скоро оказались бы среди больших бюргерских домов. Справа начинался деловой квартал; направившись туда, мы описали бы дугу и в конечном счете пришли к дневным воротам. Слева лежали предместья, где я провёл первые восемь лет жизни.

— Чем раньше отделаемся, тем лучше, — сказал я и повернул налево.

Не прошли мы и десяти шагов, как Джезри спросил:

— Ещё раз? — Он всегда так говорил, когда хотел уточнить услышанное, и меня это страшно бесило. — Небесный эмиссар?

— Мошианство. — И я рассказал о беседах фраа Ороло с Флеком и Кином.

Мы шли, и город менялся: мастерских становилось меньше, складов — больше. Здесь по реке могли ходить баржи, поэтому склады устраивали ближе к воде. Транспортных средств тоже стало больше: много грузотонов, в том числе десяти- и даже двенадцатиколёсных. Они были такие же, как в моем детстве. Мимо пронеслось несколько кузовилей с более лёгкими грузами. Обычно такие машины заводят себе мастера, и было заметно, что они много времени тратят на то, чтобы изменить форму и цвет машин — по всей видимости, просто для собственного развлечения. Или это было что-то вроде соревнования, как яркое оперение у птиц. В любом случае мода очень изменилась, и мы с Джезри замолкали и пялились на каждый особенно странный или яркий проезжающий кузовиль. А водители пялились на нас.

— В общем, я понятия не имел обо всей этой истории с небесным эмиссаром, — заключил Джезри. — Я последнее время сижу над расчетами для группы Ороло.

— А что ты подумал, когда Тамура нас вчера вечером натаскивала? — спросил я.

— Ничего, — ответил Джезри. — Могу только сказать, хорошо, что ты на такое обращаешь внимание. Ты не задумывался о том, чтобы...

— Вступить в Новый круг? Пробиться в иерархи?

— Угу.

— Нет. Зачем мне задумываться, если остальные всё решили за меня?

— Прости, Раз! — сказал Джезри без тени раскаяния — скорее его злило, что я злюсь. С ним вообще нелегко, и я раньше месяцами его избегал, пока не понял, что ради дружбы с Джезри можно многое стерпеть.