-  Куда она хоть направлялась? Хотя бы примерно?

    Вика молчала.

    Да, на Вику надежда слаба. На актерскую братию - тем более. Похоже, Сигизмунд остался единственным здравомыслящим человеком во всем этом бедламе.

    Заболела голова. Проклятье, с утра не ел. «Хозяйство», мать его ети, принимал.

    -  У вас есть что пожрать?

    Вика попрежнему не отзывалась.

    Сигизмунд встал, направился на кухню. Там царил полный бардак. Горы немытой посуды, какие-то обглоданные корки, окурки, липкие стаканы. Видимо, с той пирушки, с 23 февраля, так все и осталось.

    А Аськи больше нет…

    Сигизмунд взял стакан. Следы помады. Фу, мерзость!

    Размахнулся, швырнул в стену. Стакан разбился. Сразу стало легче.

    Взял второй, метнул следом. Стало еще легче.

    Взял тарелку. Раздражился на нарисованного на ней Микки-Мауса. Влепил под потолок. Хорошо.

    Тарелка проявила себя неубиваемой, зато отпал кусок штукатурки. Оч-чень хорошо.

    Сигизмунд наклонился, поднял тарелку и разбил ее об угол. Отлично!

    Взял стопку блюдец и истребил. Ох, как хорошо!

    -  Прекрати, ты, козел, мудак!

    В дверях кухни, бледная и чудовищно некрасивая, стояла Вика.

    -  Давай, вали отсюда! Остохренел! Кто тебя звал?

    Сигизмунд взял пустую бутылку, разбил о край стола и с «розочкой» в руке надвинулся на Вику.

    -  Ты, сучка! Кончай дурочку валять! Аська где? Объясни все толком!

    Вика затрясла кулачками и завизжала:

    -  Ну давай, давай! Козел, ты, козел!..

    Сигизмунд отшвырнул «розочку».

    -  Да я тебя, сучка… да ты…

    В этот момент зазвонил телефон.

    Сигизмунд, отшвырнув Вику, рванулся к телефону.

    В трубке пьяный мужской голос закокетничал:

    -  А Анастасию можно?

    -  Кто звонит? - рыкнул Сигизмунд.

    -  Что, старик, не узнал?.. Что, упыхался, бля? Старе-е-е-ешь… Что, не узнал?

    -  Ну, - сказал Сигизмунд.

    -  Че - ну? Баранки гну!

    Сигизмунд обложил его грязно и неизобретательно, после чего шваркнул трубку. Направился в комнату, на ходу утрачивая человеческий облик. Наткнулся взглядом на долбаных котят с черной надписью наискось. С треском сорвал со стены, перепугав засевших за котятами тараканов. Разодрал. Пополам. Еще пополам. Бросил обрывки.

    На обоях открылась матерная надпись. Сигизмунд дико оглянулся, нашел и схватил маркер и, давая выход бешеной злобе, стремительно нарисовал под надписью одну из тех сакральных картинок, которыми пачкают стены гормональные подростки.

    В этот миг будто пелена спала со слуха, и Сигизмунд услышал, как за шкафом в голос рыдает Виктория. Сигизмунд прошел за шкаф. Постоял. Вика елозила по кровати и захлебывалась плачем. Сигизмунд сел рядом, спросил устало и почти спокойно:

    -  Ну что?

    Вика повернула к нему распухшую, как подушка, физиономию, и с трудом выговорила:

    -  Аську… жалко…

    У Сигизмунда ком застрял в горле. С трудом выдавил:

    -  Завтра пойдем… заявление подадим.