Но на следующий день наша маленькая семья восстановилась, старинные привычки возобновились, и пока Винсент знакомился с географией Перу по книгам, специально взятым в библиотеке, Анаис расточала себя по спальням – уже не в «Хилтоне», без всяких кондиционеров, кроме нее самой. Она расточала себя щедро и в лучшем смысле этого слова, от чего на теплых водах ее наслаждения распускались белые лилии.

На ее спине, на уровне поясницы, виднелись две розовые ссадины. На ягодицах красовались полоски потоньше, едва заметные. Я спросил, что это. Анаис не ответила. Я настаивал, и она буркнула мне недовольно, что поцарапалась о шиповник.

– Как это?

– Отстань, надоел!

И поскольку я заинтересовался ее ягодицами, она встала на четвереньки, а потом, выгнувшись развеселейше непристойным образом, удовлетворила мое любопытство столь соблазнительным ответом, что все дальнейшие расспросы прекратились.

У Анаис явно были свои секреты. Она не поддавалась, когда я пытался ее о них расспросить, или запутывала меня какой-нибудь выдумкой. Иногда она сердилась и кричала: «Я что, в школе?» Или: «Ты мне не отец!» Она только уступала, как я уже сказал, и то на то время, покуда сама захочет. Она была по-своему упрямой.

На самом деле она так и не рассталась с детством и играла в куклы своим роскошным зрелым телом, которое, должно быть, стянула у старшей сестры. Анаис говорила, что она единственная дочь, но пойди проверь!

Это была счастливая натура, об этом я тоже уже сказал. И главное, обладала даром уклончивости. Она никому и ничему не говорила «нет», но охотно награждала нас улыбкой, которая и не означала «да». Она решительно делала все так, как ей заблагорассудится, и, повторяю, рассудок у нее был детский.

Мы так больше ничего и не узнали про ее поездку в Южную Америку. То, что произошло, существовало только в ее памяти. А это все равно, что не существовало вовсе. И следов не осталось.

Хотя нет! Она повстречалась с фотографом.

– Фотографом?

– Да.

– Там повстречалась?

– Нет. В аэропорту Орли. Он приехал из Лондона.

– И ты будешь ему позировать?

– Да.

– Голой, я полагаю?

– Я ведь уже позировала для Жерома. Для всей его мастерской.

Анаис считала, что сказала достаточно. Своими секретами она делилась так, как угощают крепкими спиртными напитками. Малыми дозами. Кто его знает, осталось ли еще что-нибудь в бутылке.

Но мне было этого мало. Странные следы на попке нашей маленькой музы не оставляли меня в покое. Как и Жером, я привык к мысли о том, что Анаис может сколько угодно распутничать в стенах нашей квартиры, это никогда не вызовет серьезных последствий. Настоящие ее «крестные» – это мы: Жером, Винсент и я. Нам казалось, что мы ограждаем ее от худшего и, в конце концов, относимся к ней с уважением. Мы не вышли бы за определенные рамки. По крайней мере так я тогда думал.

Мне не пришлось делиться своими опасениями с Жеромом: он был в курсе. И знал даже больше, чем я: Анаис каждого угощала своей дозой правды. Кто сколько сдюжит. Наверное, она думала, что Жером в этом отношении крепче меня. Честно скажу, она была права. Что до Винсента, то я вскоре смог убедиться в том, что ему она ничего не сказала.

– Обнаженка, скажешь тоже! – посмеялся Жером. – Этот мужик щелкает манекенщиц во время показа мод, слегка раздевает девиц для эротических журналов, но это все его законный заработок, с которого он платит налоги и отчисления в пенсионный фонд. Лучшие свои работы, непричесанную графику, он предназначает для настоящих ценителей.