Подойдя к креслу, он взял конверт. На лицевой стороне было напечатано его имя. Он поколебался, пытаясь понять, кто из пациентов мог оставить ему послание. Затем надорвал конверт и извлек два густо заполненных печатными строчками листка. Он прочитал только первые две строчки:

Поздравляю с пятидесятитрехлетием, доктор. Добро пожаловать в первый день Вашей смерти.

Он прерывисто вздохнул. От спертого воздуха закружилась голова, и он прислонился к стене, чтобы устоять на ногах.

Доктор Фредерик Старкс, человек, профессионально склонный к самоанализу, жил в одиночестве, преследуемый воспоминаниями чужих ему людей.

Он подошел к антикварному мраморному столику, пятнадцать лет назад подаренному женой. С ее смерти минуло три года, но, когда он присаживался за этот столик, ему все еще казалось, будто он слышит ее голос. Доктор развернул письмо, положил его перед собой на бювар. Ему вдруг пришло в голову, что уже лет десять его ничто не пугало. В последний раз он испугался диагноза, поставленного онкологом его жене.

Рики Старкс — он редко признавался, что это неформальное сокращение нравится ему куда больше, нежели звучное «Фредерик», — был человеком методичным, приверженцем порядка во всем. Построение жизни на разумных основаниях, считал он, — единственный способ, позволяющий придать хоть какую-то осмысленность хаосу, который обрушивали на него пациенты.

Он был худощав, ростом чуть выше среднего, форму он сохранял благодаря ежедневным послеполуденным прогулкам и непоколебимому отказу потворствовать своей любви к сладостям. Курить он бросил и лишь изредка позволял себе бокал вина. Рики чувствовал себя куда моложе своих лет, но остро сознавал при этом, что год, в который он вступает, отец его пережить не смог. И все же, подумал Рики, умереть я еще не готов. И он начал неторопливо читать письмо.

Я существую где-то в Вашем прошлом. Вы погубили мою жизнь. Вы можете не знать ни этого, ни того, почему или даже когда это случилось, но Вы ее погубили. Наполнили бедами и печалью каждую проживаемую мной секунду. Вы погубили мою жизнь. И теперь я твердо решил погубить Вашу.

Поначалу я думал просто убить Вас и свести этим все счеты. Но потом понял, что это было бы слишком легко. Вы трогательно легкая жертва, доктор. Днем Вы не запираете дверей. С понедельника по пятницу Вы совершаете прогулку по одному и тому же маршруту. В воскресенье утром Вы берете «Таймс» и отправляетесь в кафе за два квартала от Вашего дома, чтобы съесть луковый багель и выпить чашку кофе — без молока, с двумя кусочками сахара.

Слишком легко. Подобраться к Вам и убить — это не принесет мне нужного удовлетворения.

Рики Старкс неуютно поежился в кресле. От этих строк несло жаром, как от пылающей печки. У него пересохли губы.

Вам придется покончить с собой, доктор.

Спрыгните с моста. Вышибите себе мозги выстрелом из пистолета. Заступите дорогу автобусу. Выбор способа я полностью предоставляю Вам. С учетом всех особенностей наших с Вами отношений самоубийство будет наиболее приемлемым для Вас выходом. И уж определенно — наиболее удовлетворительным способом выплатить мне то, что Вы задолжали. Итак, вот в какую игру мы с Вами сыграем. У Вас имеется ровно две недели, считая с шести часов завтрашнего утра, чтобы выяснить, кто я. Если Вам это удастся, купите место в колонке объявлений, которую помещают в подвале первой страницы будничных номеров «Нью-Йорк таймс», и напечатайте там мое имя. Вот и все. Просто напечатайте мое имя.

Если же нет, тогда… что ж, тогда начнется самое интересное. Вы, несомненно, обратите внимание, что второй листок этого письма содержит список из пятидесяти двух Ваших родственников. От ребенка Вашей правнучатой племянницы, родившегося всего полгода назад, до Вашего двоюродного брата, финансиста с Уолл-стрит, такого же иссохшего и скучного, как Вы.