Уничтожу. Какое интригующее слово. Оно может означать финансовый крах. А может и психологическое изнасилование.

Оно также может означать убийство. Это уж Вы теперь сами гадайте. Жертвой может стать и молодой, и старый.

Я обещаю только одно: с ними произойдет нечто такое, от чего они — или люди, которых они любят, — не оправятся никогда, сколько бы лет потом ни ходили к психоаналитику.

А Вы проживете каждую секунду каждой минуты из тех, какие еще остались Вам на этой земле, с сознанием, что повинны в случившемся только Вы один.

Если, конечно, Вы не изберете выход более благородный и не покончите с собой. Таков Ваш выбор: мое имя или Ваш некролог. В той же самой газете, разумеется.

Чтобы доказать Вам, насколько длинны у меня руки, я прямо сегодня вступил в контакт с обладателем одного из входящих в список имен, дабы внушить ему одну, самую что ни на есть благопристойную мысль. Я посоветовал бы Вам провести остаток этой ночи в мучительных догадках о том, с кем я связался и как. А уж утром Вы сможете без проволочек взяться за решение настоящей Вашей задачи.

Разумеется, я не ожидаю, что Вы самостоятельно сумеете догадаться, кто я. И потому я решил в следующие несколько дней время от времени снабжать Вас ключами к разгадке. Вот первый из них:

В поэзии я не слишком силен. Ненавидеть я умею лучше.

Вы имеете право задать три вопроса. Но, пожалуйста, таких, чтобы ответом было «да» или «нет».

Способ связи используйте тот же самый — объявления на первой странице «Нью-Йорк таймс». Ответа ждите в течение следующих двадцати четырех часов.

Желаю удачи. Постарайтесь также отыскать время для подготовки Ваших похорон. Не думаю, что обращение в полицию такая уж удачная идея. Там Вас, скорее всего, поднимут на смех, а я полагаю, что с Вашим самомнением пережить это будет трудновато. Я же, что очень может быть, прогневаюсь еще сильнее, а Вы пока еще плохо представляете, насколько неустойчива моя психика. Я и сам не знаю, какой из своих дурных сторон я к Вам обернусь.

Но в одном будьте уверены абсолютно: гнев мой не знает границ.

РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН

Рики Старкс встал, подошел к окну, рывком открыл створку, впустив в тишину комнаты шум города. Два раза глубоко вдохнув, Рики закрыл окно.

Он вернулся к письму. Какая-то часть его сознания, и не малая, твердила, что документ этот следует оставить без внимания. Он потряс головой. Нет, не получится. На какое-то мгновение изощренность автора письма даже восхитила его. Угроза, содержащаяся в письме, была лишь косвенной. Если ему ничего не удастся предпринять, пострадает не он, а кто-то ни в чем не повинный и, скорее всего, молодой, потому что молодость более уязвима. А винить он будет себя и проживет остаток жизни, терзаясь виной.

Вот тут автор письма был совершенно прав.

Конечно, он может покончить с собой. Но самоубийство противно всему, что он отстаивал в жизни. И он подозревал, что человеку, подписавшемуся «Румпельштильцхен», это хорошо известно.

«Надо позвонить в полицию», — сказал он. Но что он скажет полиции — что получил письмо с угрозами? И в ответ услышит от тугодума-сержанта: «Ну и что?» Может, ему стоит связаться с адвокатом, но нет, ситуация, созданная письмом Румпельштильцхена, не относится к сфере компетенции юристов. Ему предлагают играть на поле, которое он хорошо знает. И игра эта требует интуиции, понимания психологии, природы человеческих эмоций и страхов. Он снова тряхнул головой и сказал себе: «На этой арене я поиграть могу».

Кому-то известны мои привычки, известно, когда у меня перерыв на обед, как я провожу выходные.