— Будьте спокойны — не волнуйтесь — будьте спокойны — не волнуйтесь — спокойны — не волнуйтесь — спокойны… — снова и снова шептал Сократ ему на ухо.

— Неужели я могу сойти туда, на дорожки, подойти к ней? — пробормотал Левин. Место, где она была, казалось ему недоступною святыней, как будто окруженной рвом со сверкающим жидким грозниумом, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало. С помощью Сократа он сделал попытку совладать со своим волнением: около нее двигались всякого рода люди! А значит, и сам он мог прийти туда покататься на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.

На катке собирались в этот день недели и в это пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. На коньках с тонкими намагниченными лезвиями гуляющие накатывали несколько верст по переплетающимся дорожкам. Положительный заряд поверхности лабиринта мягко отталкивал положительный заряд коньков, и публика непринужденно скользила, приподнятая над дорожками ровно на пять миллиметров. Были тут и мастера кататься, щеголявшие своим искусством, радостно они проносились мимо, петляя в металлическом лабиринте, весело приветствуя друг друга, выделывая смелые трюки в прыжке, мчались вперед или (когда направление дорожек менялось II/Ледовым мастером/490) в обратную сторону.

Были и те, кто учился кататься за креслами, с робкими неловкими движениями, так же и пожилые дамы катались медленно, опираясь на своих роботов III класса. Все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее. Все присутствующие, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным катком и хорошею погодой.

Она была на угле и, тупо поставив узкие ножки в высоких ботинках, видимо робея, катилась к нему.

— Будьте спокойны! Будьте спокойны, спокойныспокойныспокойны… — наставлял Сократ.

Когда Кити подъехала к нему, маленький мальчик, катившийся на некотором расстоянии от нее, вдруг перевернулся через голову и вылетел с дорожки на мерзлую землю. Такие падения случались редко даже среди совсем неопытных конькобежцев — равновесие поддерживало самокорректирующееся устройство магнитного катка. Константин Дмитриевич едва ли заметил это происшествие, его глаза и сердце были прикованы к прелестному тонкому стану Кити Щербацкой.

— Давно ли вы здесь? — сказала она, подавая ему руку и весело кивая Сократу.

— Я? Я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. Прямо сзади них с дорожки вылетел полный мужчина средних лет. Он, как и мальчик, шлепнулся на землю с оглушающим треском. — Я хотел к вам ехать, — продолжил Левин, и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел.

Прежде чем он успел совладать с собой, Кити вдруг резко отшвырнуло назад, и она полетела вдоль дорожки как тряпичная кукла, отброшенная капризным ребенком. В мгновение ока она оказалась в нескольких аршинах от Левина и Сократа, ее фигура со страшной скоростью удалялась от изумленных собеседников. И что было хуже всего, она летела прямо на усатого столичного денди, который с невероятной прыткостью несся вперед, в то время как Кити столь же быстро неслась ему навстречу.