|
Не так, как бы я хотела любить, но я его люблю, а Анна не любила своего? В чем же она виновата? Она хочет жить. Бог вложил нам это в душу. Очень может быть, что и я бы сделала то же. И я до сих пор не знаю, хорошо ли сделала, что послушалась ее в это ужасное время, когда она приезжала ко мне в Москву. Я тогда должна была бросить мужа и начать жизнь сначала. Я бы могла любить и быть любима по-настоящему. А теперь разве лучше? Я не уважаю его. Он мне нужен, — думала она про мужа, — и я терплю его.
Она вспомнила также слова, сказанные Облонским, когда из дома забирали Доличку. И за эти слова об удобстве она еще больше возненавидела его. Чем ближе коляска продвигалась к месту назначения, тем ухабистее становилась дорога. Самые страстные и невозможные романы представлялись Дарье Александровне. «Анна прекрасно поступила, и уж я никак не стану упрекать ее. Она счастлива, делает счастье другого человека и не забита, как я, а, верно, так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему,» — думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности потому, что, думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее. И Доличка держала ее за руку, и она, так же как Анна, признавалась во всем мужу. И удивление, и замешательство Степана Аркадьича при этом известии заставляло ее улыбаться. В таких мечтаниях она подъехала к повороту с большой дороги, ведшему к Воздвиженскому.
Глава 7
Гамамелис остановила коляску и оглянулась направо, на ржаное поле, где на телеге сидело штук двенадцать потрепанных роботов III класса. Гамамелис хотела было соскочить, но потом раздумала и крикнула роботам, поманив их к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда остановились; слепни садились на пышущий паром двигатель Тягача и тут же сгорали. Один из роботов поднялся и медленно пошел к коляске. Это был высокий голубого металла андроид с заостренной головой; он низко поклонился сидевшим в коляске. Гамамелис представила его как Антипода. От группы отделился второй робот. Он шел гораздо медленнее первого. Внешность его говорила о том, что некогда он принадлежал к военному классу — он был похож на черепаху и, как узнала чуть позже Долли, звали его Черепашья Скорлупка. «Списанные, — подумала Долли, качая головой и с жалостью глядя на горстку металлических женщин и мужчин, — целый мир бедных списанных роботов». Открывавшиеся виды более не вдохновляли. Обитое железом зернохранилище стояло пустым и слегка покосилось, разводы грязи покрывали его круглые окна-иллюминаторы. Сарай выглядел чуть лучше, однако черепица на крыше уже давно отвалилась, а из самого помещения несло гниющим кормом для скотины. Жилой дом был ветхим, по стенам в беспорядке взбирались вьюнки, покрывая собою окна и забираясь в дом через дверные проемы. Курчавый старик в потрепанном комбинезоне механика, повязанный по волосам лычком, с темною от пота горбатою спиной, ускорив шаг, подошел к коляске и взялся загорелою рукой за испачканное грязью крыло коляски. — Добро пожаловать в Воздвиженское, — хмуро сказал старик, — надеюсь, что вы друг, а не враг — не хотелось бы начинать утро с убийства такой красивой женщины. — Что вы имеете в виду?! — Я просто шучу, сударыня, это всего лишь шутка. Но к кому вы? К графу? Или к самой Королеве Списанных? — А что, дома они, голубчик? — неопределенно сказала Дарья Александровна, не зная, как спросить про Анну даже у этого необычного старика, который был, по-видимому, механиком у этих незаконных, комиссованных роботов. — Должно, дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. |
