Пройдя первую проходную залу с ширмами и направо перегороженную комнату, где сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика, вошел в шумевшую народом столовую.

Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие, люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни.

— А! что ж опоздал? — улыбаясь, сказал князь, подавая ему руку через плечо. — Что Кити? — прибавил он, поправляя салфетку, которую заткнул себе за пуговицу жилета.

— Ничего, здорова; они дома обедают.

— А иди к тому столу да занимай скорее место, — сказал князь и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с ухою из угря.

Константин Дмитрич сел, и раздражающего вида молодой мужик принес миску супа, небрежно расплескивая горячее содержимое — часть его пролилась Левину на колени. Он скривился от боли и раздражения; идеальное, гироскопически поддерживаемое балансирующее устройство внутри робота-лакея II класса никогда не допустило бы такой небрежности. Но остальные гости только посмеялись над произошедшим, и Левин понял, что точка зрения, которой придерживались в этом клубе — или, по крайней мере, точка зрения, озвученная теми, кто хотел, чтобы их услышали, когда они произносили правильные мысли, — кардинально отличалась от его собственной.

Здесь было принято считать, что качество жизни в России возросло многократно после исчезновения этих «противных» роботов, которые вечно сновали под ногами и вызывали только смущение и раздражение.

— За человечество! — сказал князь и поднял бокал.

— За Новую Россию! — откликнулся Свияжский.

— Левин, сюда! — крикнул несколько дальше добродушный голос.

Это был Туровцын. Он сидел с молодым военным, и подле них были два перевернутых стула. Левин с радостью подошел к ним. Он и всегда любил добродушного кутилу Туровцына, — с ним соединялось воспоминание объяснения с Кити, — но нынче добродушный вид его был Левину особенно приятен.

Быть может… Левин сощурил глаза и вдруг почувствовал, как сердце бешено забилось в груди… С наигранной небрежностью Левин подошел к старому другу, улыбаясь и поглаживая бороду. Пододвинув свой стул к Туровцыну, он, жарко дыша ему в ухо, пробормотал одно-единственное слово:

— Арьергардный.

— А? — громко ответил на это Туровцын; глаза его загорелись.

Сердце Левина забилось еще быстрее, в ушах стучала кровь. Мог ли это быть он? Разделил ли он Золотую Надежду? Кто бы мог подумать, что это окажется глупый Туровцын!

— Арьергардный? — повторил он еще громче, его глаза сияли нетерпеливым весельем, словно ожидая концовки этого забавного разговора.

Левин отпрянул и, запинаясь, произнес:

— А… я думал… но, не важно, не важно. Я ничего такого не говорил.

— Ну, хорошо, — ответил Туровцын, — тогда держите. Он вручил Левину две пары очков. — Это вам и Облонскому. Он сейчас будет. А, вот и он.

— Ты только что приехал? — сказал Облонский, быстро подходя к ним. — Здорово. Пил водку? Ну, пойдем.

Левин встал и пошел с ним к большому столу, уставленному водками и самыми разнообразными закусками. Казалось, из двух десятков закусок можно было выбрать, что было по вкусу, но Степан Аркадьич потребовал какую-то особенную, и раздражительный молодой лакей принес требуемое. Они выпили по рюмке и вернулись к столу.

— А! вот и они! — в конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула и протягивая руку шедшему к нему Вронскому с высоким гвардейским полковником.