|
А главным фактором являлся, по мнению Шмелева, «шкурный корыстный человеческий интерес как двигатель истории. Что, Брежнев, Ю. Андропов, М. Суслов, Б. Пономарев или даже самый разрушительный, с моей точки зрения, для страны человек — Д. Устинов — ни сном ни духом не ведали, что творится в государстве? Да знали они, и неплохо знали. Но всем им (так же, как и нынешним) было глубоко наплевать и на страну, и на людей, и вообще на все на свете, лишь бы удержать в своих руках то, что они сумели ухватить от жизни, — положение и власть. А там… А там, как известно, "после нас хоть потоп". И так сверху донизу — от генсека до секретаря обкома и вплоть до обыкновенного секретаря партбюро»<sup></sup>. Шмелев сам называет свои утверждения примитивными, но настаивает на их верности, добавляя, что «совесть человеческая или отсутствие таковой есть фактор не меньшей исторической мощи, чем все идеологии, партии, массовые движения, производительные силы и производственные отношения, государственные интересы и прочая ученая дребедень, чем по сегодняшний день забиты наши головы»<sup></sup>.
<style name="15">Можно понять эти горькие сетования Н. Шмелева, от которых у него «опускаются руки». Нельзя, однако, до такой степени упрощать мотивы деятельности лидеров Советского Союза и современной России. Интересы людей и групп — это не всегда корысть, а неумение найти лучшее решение в сложной ситуации — это не всегда глупость, хотя невежества и корысти всегда было немало, и не только в русской истории. Но Андропов, если говорить о нем, не был ни глупым, ни корыстным человеком, а идеологическая зашоренность не помешала ему трезво оценить ситуацию в Афганистане еще в марте 1979 года. Оценивая мотивы, побудившие Ю. Андропова и других членов Политбюро изменить свою позицию по Афганистану, Георгий Арбатов ставил на первое место вероломство X. Амина и надежды на Б. Кармаля. «До осени 1979 года, — писал Г. Арбатов, — Андропов был решительным противником военного вмешательства, как и руководство в целом. А потом свою позицию изменил. Почему? Думаю, потому, прежде всего, что к власти в Афганистане, убив своего предшественника Тараки, пришел Амин, который вызывал отвращение как кровавый убийца и совершенно беспринципный политик… Это, а также понимание полной бесперспективности внутренней политики Амина, отличавшейся крайней жестокостью и псевдосоциалистическим сектантством, видимо, и изменило позицию Андропова. Свою роль сыграла и чрезмерная, может быть, кем-то внушенная вера Андропова в то, что получивший у нас убежище Кармаль — один из более умеренных вождей афганской революции, изгнанный Тараки и Амином, — став с нашей помощью лидером, сможет, проводя умеренную политику, добиться гражданского мира в Афганистане»<sup></sup>. Примерно так же оценивал мотивы вторжения в Афганистан и бывший начальник информационно-аналитического управления внешней разведки КГБ СССР генерал-лейтенант в отставке Николай Леонов. «Что послужило основанием для принятия фатального для СССР решения? — писал Леонов. — Что могло толкнуть Политбюро, знавшее о неблагополучном положении в стране и кризисе стран Варшавского пакта, на столь рискованный шаг? Во-первых, из Афганистана шел поток очень эмоционально окрашенной информации из кругов "парчамистов". По этим сведениям, "халькисты" развязали кровавый террор по всей стране, все тюрьмы были переполнены "парчамистами", по ночам шли массовые расстрелы, трупы хоронили в траншеях, отрытых бульдозерами, или сбрасывали в горные речки. Все оставшиеся в живых члены НДПА вынуждены были скрываться, и за ними была организована настоящая охота. Складывалась картина поголовного истребления коммунистов своими бывшими товарищами по партии, переродившимися в изуверов. Второй причиной могло стать личное недоверие советского руководства к Амину. |
