Стремглав низвергнуться в кипящую смолу,

Или во льду застыть, иль с ветром быстротечным

Носиться в пустоте пространством бесконечным…

И все, что грезится отчаянной мечте…

Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете,

В печалях, в старости, в неволе… будет раем

В сравненье с тем, чего за гробом ожидаем.

Изабела

О боже!

Клавдио

Друг ты мой! Сестра! позволь мне жить.

Уж если будет грех спасти от смерти брата,

Природа извинит.

Изабела

Что смеешь говорить?

Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата

Себе ты жизни ждешь!.. Кровосмеситель! нет,

Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет

Моим отцом тебе даны. Прости мне, боже!

Нет, осквернила мать отеческое ложе,

Коль понесла тебя! Умри. Когда бы я

Спасти тебя могла лишь волею моею,

То все-таки б теперь свершилась казнь твоя.

Я тысячу молитв за смерть твою имею,

За жизнь — уж ни одной…

Клавдио

Сестра, постой, постой!

Сестра, прости меня!

VII

И узник молодой

Удерживал ее за платье. Изабела

От гнева своего насилу охладела,

И брата бедного простила, и опять,

Лаская, начала страдальца утешать.

ЧАСТЬ ТРЕТИЯ

I

Монах стоял меж тем за дверью отпертою

И слышал разговор меж братом и сестрою.

Пора мне вам сказать, что старый сей монах

Не что иное был, как Дук переодетый.

Пока народ считал его в чужих краях

И сравнивал, шутя, с бродящею кометой,

Скрывался он в толпе, все видел, наблюдал

И соглядатаем незримым посещал

Палаты, площади, монастыри, больницы,

Развратные дома, театры и темницы.

Воображение живое Дук имел;

Романы он любил и, может быть, хотел

Халифу подражать Гаруну Аль-Рашиду.

Младой отшельницы подслушав весь рассказ,

В растроганном уме решил он тот же час

Не только наказать жестокость и обиду,

Но сладить кое-что… Он тихо в дверь вошел,

Девицу отозвал и в уголок отвел.

«Я слышал все, — сказал, — ты похвалы достойна,

Свой долг исполнила ты свято; но теперь

Предайся ж ты моим советам. Будь покойна,

Все к лучшему придет; послушна будь и верь».

Тут он ей объяснил свое предположенье.

И дал прощальное свое благословенье.

II

Друзья! поверите ль, чтоб мрачное чело,

Угрюмой, злой души печальное зерцало,

Желанья женские навеки привязало

И нежной красоте понравиться могло?

Не чудно ли? Но так. Сей Анджело надменный,

Сей злобный человек, сей грешник — был любим

Душою нежною, печальной и смиренной,

Душой, отверженной мучителем своим.

Он был давно женат. Летунья легкокрила,

Младой его жены молва не пощадила,

Без доказательства насмешливо коря;

И он ее прогнал, надменно говоря:

«Пускай себе молвы неправо обвиненье,

Нет нужды. Не должно коснуться подозренье

К супруге кесаря». С тех пор она жила

Одна в предместии, печально изнывая.

Об ней-то вспомнил Дук, и дева молодая

По наставлению монаха к ней пошла.

III

Марьяна под окном за пряжею сидела

И тихо плакала. Как ангел, Изабела

Пред ней нечаянно явилась у дверей.