Теперь предстояло самое важное: как-то нейтрализовать Зотова и незаметно покинуть собственную квартиру — вдруг Колькины наблюдатели не такие уж олухи и по ночам бдят, не зная усталости?

— Ты с кем говорила? — с подозрением глядя на меня, поинтересовался Зотов. Он вышел из ванной, излучая сияние и источая аромат моего геля для душа.

— Папе звонила, — честно призналась я, однако не уточнила, с чьим папенькой беседовала.

— А кто твой папа? — уже без подозрения спросил Колька.

— Мой папа, страшно сказать, пенсионер!

В прошлом военный, майор внутренних войск. После смерти мамы он купил себе домик в деревне под Рязанью и теперь живет там. Как он любит говорить, на воле. Я частенько совершаю туда набеги, — охотно пояснила я, радуясь, что разговор свернул с опасной темы. — Чай будешь? Хочешь, ромашку заварю? Папа сам собирал и сушил. Говорит, она успокаивает.

Успокаиваться ромашкой Колька не пожелал, заявив, что он не барышня, чтобы пить какую-то травку для успокоения нервов, они и так в полном порядке. А вот рюмочку чего-нибудь крепенького он бы пропустил с удовольствием.

— По телевизору слышал: сто грамм коньяку очень полезны для здоровья, — как бы извиняясь за свою ментовскую наглость, пояснил Колька.

— Тебе же хуже! — я злорадно хихикнула, устремляясь к бару.

Коньяк у меня имелся. Его я держала для папеньки. Кольке я немного приврала. Набеги на рязанскую деревушку, где проживает мой родитель, я совершаю всего два раза в год — в рождественские каникулы и осенью, в пору заготовок. Ну, не могу я жить без цивилизации! Без горячей воды зимой и летом, без теплого туалета, без центрального отопления, без своей работы и без любимой Клеопатры. Папулю это устраивает: толку от меня в деревне мало, скорее вред один. В прошлый свой приезд, осенний, я затеяла печь пироги. Это действо в условиях рязанской деревни — настоящий подвиг. Промучившись полдня, пока папка закручивал в банки щедрые плоды рязанской земли, я вынуждена была констатировать: кулинар из меня фиговый. Тесто объявило забастовку и категорически отказалось подходить. Даже после того, как я в сердцах швырнула в опару целую пачку прессованных дрожжей. Папуля понимающе ухмылялся в сталинские усы, но от комментариев воздерживался. Дело кончилось тем, что всю кастрюлю с погибшим, как мне казалось, тестом, я вылила в туалет. Такой, деревянный, который обычно занимает почетное место в дальней части участка. Папенька, увлеченный заготовками, уму-разуму меня научить не успел. Немного пошутив по поводу моих поварских умений, папа хряпнул стаканчик местного самогона и занялся тарелкой с молодой картошкой.

Сентябрь в тот год выдался жарким. Даже ночью температура воздуха не опускалась ниже двадцати градусов, а днем зашкаливала аж за тридцать два…

Утром из туалета сильно запахло. Причем пахло независимо от направления ветра, а на следующий день ОНО поперло со страшной силой. Как потом объяснил папка — дрожжи «взошли». Ассенизаторские машины в тех местах — редкость типа шестисотого «мерса» на Северном полюсе. То есть ассенизаторы в округе есть, но появляются они редко.

Два дня ЭТО бродило, бурлило и удобряло папкин огород. Все это время я благоразумно отсиживалась на чердаке, потому что папа со своим военным характером на расправу был скор. Он, старательно шлепая в резиновых сапогах по удобрению, виртуозно ругался матом, изредка перемежая его ласковыми словами. Они меня не впечатляли, и папенька слышал с чердака лишь мои невнятные извинения.

Гостеприимный родительский дом я покинула на третьи сутки, глубокой ночью, когда папенька, угостившись самогоном, заснул в неудобной позе.