– Нет, с меня довольно, – отрезал Тристан, за локоть втащил женщину обратно в дом и с силой захлопнул входную дверь. – У меня на совести и без того немало грехов, чтобы добавлять к ним еще и замерзшего ангела.

Габриель подпрыгнул от радости, и следы его босых ног отпечатались на снегу, наметенном ветром в прихожую.

– Пойдем со мной, Алана, ты уложишь меня спать, – предложил он. – Моя мама рассказывала тебе, что она это делала каждый вечер?

И Габриель доверчиво протянул свою ручонку Алане, а Тристан в гневе и отчаянии сжал кулаки. Черт бы побрал эту женщину! Он разрешил ей остаться переночевать, но не морочить голову Габриелю всякой чепухой.

Но он не мог насильно оттащить от нее Габриеля и теперь беспомощно наблюдал, как вместе с его сыном она поднялась по лестнице и скрылась в глубине его дома, где в темных углах безмолвных комнат и коридоров таилась тоска и ничто больше не напоминало о царивших здесь прежде веселье и радости.

Полный ненависти, Тристан смотрел ей вслед, но не мог не залюбоваться ее гибкой фигуркой. Габриель вел ее к себе в детскую, ту самую, где Тристан ребенком предавался невозможным мечтам, исчезнувшим перед лицом суровой действительности. Лишь один короткий миг держал Тристан в своих испачканных краской руках видение настоящего счастья.

Теперь Тристану не оставалось ничего другого, как последовать за ними. В детской он прислонился к стене в полном теней углу и, остро ощущая присутствие женщины, не спускал глаз с нее и сына.

Детская, как обычно, была в идеальном порядке, что всегда болью отзывалось в сердце Тристана, потому что не няня, не гувернантка, не горничная следили за порядком, а наводил его сам Габриель. Мальчик словно страшился, что малейший его проступок, шум, производимый его играми, или разбросанные игрушки будут иметь для него ужасные последствия. И больше всего Габриель боялся, что его увезут далеко от дома.

Со сжавшимся сердцем Тристан наблюдал, как Габриель юркнул под одеяло, а женщина, его «ангел», сидя на краю постели, привычным жестом, словно делала это всю жизнь, подоткнула одеяло и выслушала молитвы, произносимые детским, еще немного шепелявым голосом.

Было похоже, что она оказалась тут больше к месту, чем он сам, отец Габриеля.

Борясь со сном, мальчик никак не хотел отпускать ее руку, и Тристан ощущал всю глубину его страха.

– Обещай мне, что не уйдешь не попрощавшись… Как ушла мама, – умолял Габриель, глядя в ясные, полные сострадания глаза «ангела». – Я не засну, пока ты мне не пообещаешь…

Тихое всхлипывание вырвалось из груди женщины, она схватила мальчика в свои объятия вместе с одеялом, прижала к себе и начала напевать полузабытую колыбельную. Но она не стала давать Габриелю невыполнимых обещаний, и это еще больше рассердило Тристана.

Как Тристан ни сопротивлялся, он не мог не поддаться убаюкивающей ласке нежной мелодии. Она проникала в его измученную душу и успокаивала, как некогда прикосновение материнской руки.

Эта женщина, явившаяся неизвестно откуда, понемногу завладевала всем его существом. Взгляд Тристана скользил по тонким чертам ее лица: небольшой рот, выразительные глаза, немного веснушек на переносице чуть вздернутого носа. Она обладала почти неземной красотой, той, что рождается из туманов и легенд Ирландии, была тем созданным рукой Всевышнего совершенством, в котором сочетаются прелесть только что расцветшей розы и кремовые тона свежих сливок, золотистая глубина янтаря и загадочность беззвездной ночи.

С мучительным удовольствием Тристан припомнил нежное прикосновение ее груди и запах рыжевато-каштановых волос, сладкий аромат меда и корицы.