Сунув туда палец, Гурман натолкнулся не на мягкое сопротивление мозговой ткани, а на что-то твердое и угловатое.

Вытащив руку, он ненадолго задумался.

Внезапно к нему пришло превосходное решение. Широко улыбаясь своей смекалке, он поднял голову Следователя и направился в кухню.

— Чтоб меня трахнули сапожной щеткой, — едва слышно чертыхнулась Никки.

Внутренняя обстановка ангара напомнила ей один из тех придорожных зоосадов, где за пять долларов любому проезжему покажут клетку, доверху набитую сонными змеями, и престарелого, беззубого аллигатора. Под одной из стен ангара Никки увидела большой аквариум — на пять сотен галлонов, не меньше — с десятками осьминогов в нем. Дно аквариума устилали пустые банки и крышки от них. Никки всегда считала осьминогов серыми, слегка розоватыми тварями, но эти экземпляры пестрели разноцветными лентами: от глубокой синевы до яркой зелени с оранжевой искрой. Многие присосались к стеклу присосками, другие же пульсировали, качая через себя воду, — освобожденные от телесных оков легкие, тянущие за собою веревки кишок.

Из-за металлической сетки на Никки уставилось чье-то лицо. На какой-то тошнотворный миг ей почудилось, что в клетке сидит одетый в черное, обезображенный ребенок; затем ее сознание сделало поправку, и Никки разглядела шимпанзе. Обезьяна взирала на нее печальными карими глазами, сморщенные пальцы вцепились в ячейки сети.

И конечно, там стоял слон.

Он блаженно запихивал сено в рот, даже не взглянув на остолбеневшую Никки. Никакого намека на загон — только привязанный к одной из задних конечностей тонкий шнур, который на первый взгляд едва был способен удержать на месте псину приличных размеров.

Чтобы рассмотреть все это, в распоряжении Никки были считанные секунды; когда они истекли, два пуделя в большом загоне по соседству с шимпанзе принялись лаять.

Гурман включил лампы под потолком.

— Ты только взгляни, что мне прислали! — радостно предложил он, тряся отрубленную голову за волосы.

Джек моргал, пытаясь сфокусировать зрение.

— Нет уж, благодарю, — выдавил он. — Я уже позавтракал.

— О, но я вовсе тебя не угощаю. Ты будешь сю-шеф, поможешь приготовить нужные ингредиенты. — Гурман расположил голову в промежности Джека, и мертвые глаза, казалось, с неодобрением уставились на распростертое на столе тело.

Покопавшись в шкафчике, Гурман достал оттуда старый револьвер.

— Настоящий шестизарядник, — похвастал он, поднимая так, чтобы Джеку было видно. — Старье, но работает как часы. — Другой рукой он снял со стойки длинный, тонкий нож для нарезки филе.

Револьвер он приставил к виску Джека и лишь затем перерезал путы на его запястьях.

Попятившись, Гурман вернул нож на место, не сводя дула револьвера с распростертого на столе узника. Нельзя сказать, чтобы Джек был готов прыгнуть на своего похитителя: руки отказывались ему подчиняться.

— Садись, — сказал Гурман.

— Не могу, — ответил Джек. — Ты отбил мне руки, помнишь?

Похититель потянулся вперед, ухватил Джека за волосы и усадил силой. Джек попытался удержаться в таком положении, но руки не выдержали веса; стоило Гурману отпустить его скальп, как он рухнул обратно; завопив от боли, пронзившей его от запястий до плеч.

Гурман предпринял вторую попытку, одновременно дернув Джека на себя — так, что его зад проехал вперед, а ноги согнулись в коленях. Нагнувшись, Джек сумел удержать равновесие, но голова, скатившись, приземлилась между его широко разведенных ног. Она без выражения глядела на него, словно говоря: «Эге, да ты ведь тот самый парень, что отрубил меня!» Руки Джека повисли по бокам туловища — никчемные, ни на что не годные колбасы, фаршированные стонущими от боли мышцами.