— Он раскаялся! Этот… — она помолчала, подыскивая нужное слово, и выплюнула, сморщив губы. — Ванька! Он не может раскаяться! Он лжет! Он притворяется! Усыпляет бдительность!

— Согласен, — кинул он, чтобы не раздражать ее еще больше и не слышать уже ее отвратительного тихого голоса. — Истины в его раскаянии может и не быть. Чего не скажешь, чтобы выйти из тюрьмы?

Он пожал голыми плечами, ощутил игру хорошей мускулатуры и тут же поймал свое отражение в зеркальной стене напротив их кровати.

Отражение ему понравилось. Он был в хорошей форме. Пожалуй, в самой лучшей своей форме за последние годы. Он с трудом, но избавился от наметившегося животика и излишне округлого зада. Обзавелся шикарным прессом, раздался в плечах. Еженедельные посещения солярия превратили его тело в мечту любой женщины. Так утверждала его последняя пассия, с которой он закрутил на новогоднем корпоративе. Эта девушка — молодая, амбициозная, на ходу рвала подметки, взбираясь по служебной лестнице. Конечно, не без помощи папы — персоны будто бы влиятельной и весьма загадочной. Но и сама она была большая молодец.

Не то что его жена Дина!

Заполучив его в мужья и родив ему сына, она как-то уж слишком быстро успокоилась. Она не перестала следить за собой. Нет, конечно. Напротив, спускала бешеные суммы, чтобы подправить, подтянуть, увеличить что-то на лице и теле. Просто она слишком спокойно стала воспринимать его присутствие рядом. Без уважения, без восторга, без прежнего поклонения. А ему надо, чтобы им гордились, черт побери! Чтобы им восторгались! А не оскорбляли тихим вежливым голосом.

— Вот и ты со мной согласен, Глеб, — не меняя интонации, произнесла Дина, замирая возле зеркала в полный рост. — А все равно позволил ему выйти на свободу.

— Это не я решал, а суд, дорогая, — проскрипел Глеб неприятным самому себе голосом. Чтобы вдруг не сорваться на крик. — Суд так решил. Учитывая незначительную степень повреждений на теле нашего сына, учитывая раскаяние подсудимого и… И учитывая ситуацию.

— Ситуацию! — фыркнула она, забрызгав зеркало слюной и не потрудившись его протереть. — А что, собственно, за ситуация?

— Не забывай, дорогая, он потерял сына. Тринадцатилетнего подростка.

— И что? — Еще одна порция слюны полетела в зеркало. Дина с надменным равнодушием наблюдала за мужем в отражении. — Так сложились обстоятельства. Судьба! Все равно я считаю, что ты должен был подключить все свои связи. Дернуть за все рычаги, чтобы…

И он не выдержал. Сорвался с места. Подскочил к ней, схватил за плечи, разворачивая на себя. И зашипел с ненавистью прямо в ее лицо, ставшее за два последних года чужим и противным:

— А я уже это сделал, дорогая! Я уже подключил все свои связи и дернул за все возможные рычаги, чтобы спасти от тюрьмы… Напомнить — кого?

— Не надо, — буркнула она, опуская глаза. — И отпусти, мне больно.

— Нет, это мне больно, Дина! Мне! — Он усилил хватку пальцев, хотя подозревал, что на ее бледной коже могут остаться синяки. — В кого ты превратилась? В кого?! Чудовище!

Он оттолкнул ее от себя легонько. Но, видимо, не рассчитал силы, она ударилась головой о зеркало.

— Сволочь! — тихо всхлипнула она ему в спину. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Твое право, — ответил он равнодушно.

И, не повернувшись, пошел в ванную. Но все же услышал, что она бякала что-то о разводе, который готова ему дать.

Она! Она готова ему дать развод! Смехота!

Да он бы еще вчера умчался из этого дома, наплевав, что вложил в него немало собственных средств.