– Как по-вашему, они пришлют еще один самолет? – спросила я.

Он не ответил.

Примерно часом позже, когда я разминала ноги, прогуливаясь по коридорам, мимо меня в сторону комнат Гитлера торопливо прошагал офицер. Он сжимал в руке несколько листков бумаги и имел вид человека, полного самых дурных предчувствий.

Я находилась на верхнем этаже бункера, когда почувствовала ударную волну. Не от взрыва, но хуже. Я мгновенно развернулась и пошла обратно.

Едва войдя в нижний коридор, я в испуге отпрянула назад.

В дальнем конце освещенного коридора, у дверей своей комнаты, стоял Гитлер. Правой рукой, сжатой в кулак, он время от времени ударял в стену за собой. В левой руке он судорожно стискивал истерзанный комок бумаги. Все его тело содрогалось в жесточайших конвульсиях, но глаза сияли неугасимым светом, словно зловещие луны.

Из его уст безудержным потоком текла ненависть, облеченная в выражения столь непристойные, убийственные и сокрушительные, что я вцепилась в косяк, чтобы удержаться на ногах.

Остальные обитатели бункера замерли каменными изваяниями в дверях своих комнат.

Голос истерически вопил об измене. О заговорах, смерти и истреблении. За всей жаждой крови в нем чувствовалась непостижимая уязвленность. Голос требовал мести, мести и мести.

Когда наконец он смолк, я увидела на всех лицах одинаковое отвращение. Один за другим люди поворачивались и уходили в свои комнаты. Гитлер разом обмяк, словно брошенная марионетка; Ева Браун подошла к нему сзади, положила свои холеные руки ему на лоб и увлекла его обратно в комнату.

Генерал стоял у дверей своей палаты. Пока я прошла по коридору, он успел снова лечь.

– Что случилось? – спросила я.

– Гиммлер пытался вступить в переговоры с противником. Так сообщило шведское радио.

– Гиммлер?!

– Ну да, преданный Хайни.

Предан до смерти. Именно такой смысл имел значок – «мертвая голова» – на фуражке эсэсовцев.

– Он знает, что случилось с Герингом? – спросила я.

– Вероятно. Именно его люди арестовали Геринга. – Генерал закрыл глаза. – Мне нужно немного поспать.

Я вышла в коридор и уселась в одно из кресел. Приключенческий роман опять валялся поблизости. Я пролистала книгу. Кто-то подчеркнул все строчки последней главы, в которой главный герой ценой неимоверных усилий выбирается из подземной темницы.

Майор Рейнхард подошел и сел в кресло рядом со мной.

– Так, значит, вы все еще здесь, – сказал он.

– Да.

– Хм-м… – Он задумчиво покрутил сигарету в пальцах. Потом сказал: – Что ж, теперь с Фегелейном покончено.

– Прошу прощения?

– Он ведь человек Гиммлера, не так ли? – Майор выразительно чиркнул пальцем по горлу.

Чуть позже я поднялась на четыре пролета бетонной лестницы, ведущей в сад Канцелярии. Я рассчитывала найти там майора Рейнхарда, курящего свою сигарету, но не нашла. Напоенный запахом серы воздух обжигал легкие и ел глаза, но все равно это был настоящий воздух – не то что в бункере. Здание Канцелярии возвышалось за моей спиной, подобное руинам Древнего Рима.

Берлин горел. Я посмотрела на юго-запад, откуда ожидалось наступление армии Венка, в своем победоносном шествии сметающей разноцветные пуговицы, разложенные на карте Гитлера, но ничто на юго-западе не говорило о ее приближении.

Однако кое-что я все же увидела. Я увидела, как Фегелейна выводят из соседнего бункера, в сотне метров от нашего, ставят к дереву и расстреливают.

В ту ночь русские вели ураганный артиллерийский огонь, страшнее которого мы еще не видели.