— Твоя Фабия весь город насмешила, — это уже Рес Младший. — Представляешь, Папия, пошла она к гладиаторам, по мужскому уду соскучилась, поди, а Эномай-«галл», победитель который, пинком под гузно ее спровадил! На четырех костях уползала!

Ой!..

Хохочут бородачи, весело им, уцелевшим оскам. Хоть в чем-то досадили проклятой Волчице.

— Да с римлянкой дело иметь, что с козой! Их, матрон этих, говорят, только в это гузно и... Э-э-э... Извини, Папия!

Хорошо, что полумрак, что лучик света сквозь ставни прорвался. В полной тьме уши мои давно бы уже светились — красным огнем.

— А есть еще байка такая. Возвращается оск из лесу, рассказывает. Иду, говорит, и вижу римлянина. А у меня в колчане — всего одна стрела. Достаю лук, прицеливаюсь...

Про сиятельную Фабию Фистулу парни знают не больше прочих. И хорошо, пусть пока смеются. С именем же удачно вышло. Я же ничего не задумывала, проговорилась просто, когда Аяксу и всем прочим назвалась. А какое эхо! Не страшно, ищут не Папию Муцилу, внучку консула, — рабыню Терцию ищут, так я в списках хозяйских значусь. Не любят римляне имена наши запоминать. Пусть ищут!

— ...Попал, значит! А тут — второй римлянин, его тоже — наповал, затем третий... Оску говорят, мол, у тебя же стрела всего одна. А он: зато как я их ненавижу!

Смеются ребята — и я с ними. Почему бы не посмеяться, времени — полная клепсидра, огромная, с винный пифос величиной. Прикроешь глаза — и представляешь, будто не в Капуе ты — в лесу где-нибудь на склонах Апеннин, среди бойцов войска Италии. Сидим под деревьями, травим байки, а завтра в бой.

После смерти деда, когда пал Беневент, долго еще оски в лесах сражались. Говорят, лишь совсем недавно последних на крест приколотили...

— А вот еще, госпожа Папия. Умирает старый самнит — прошение подает в Сенат, чтобы ему, значит, римское гражданство дали. Родичи удивляются, а он говорит: «Это для того, чтобы, когда помру, одним римлянином меньше стало!»

Смеемся, смеемся... Сколько я таких баек переслушала в хозяйском доме! И галлы рассказывали, и греки, и сарды Если бы ненависть водой стала, все семь римских холмов затопило бы — поверх крыш Капитолия!..

— А почему римляне маслины в соусе не едят? Да потому, что у них голова в амфору не пролазит!..

Смеемся.

— Про Крикса и про иное, о чем ты спрашивала, узнали. Но после расскажем, сейчас о главном самом. У нас, госпожа Папия, консул был. Марий, когда с самнитами и прочими договорился, чтоб против Суллы воевать, твердо обещал: один консул римский будет, а второй — от Италии. Чтоб, значит, справедливо.

— Жалко, помер Марий! Без него наших быстро расколотили!

— Да погоди, Ресий, не встревай! Вот мы и выбрали. Имя в тайне держали, до срока...

— А Марий возьми и помри!..

— Не лезь, говорю! Можно подумать, госпожа Папия не знает. Марий умер, Сулла вернулся, самнитов у Коллинских ворот разбили и перерезали...

— Десять тысяч пленных Сулла перебил! Десять тысяч! Сенат проклятый — и тот испугался.

— И ты, Реса, не встревай! И хоть разорили землю нашу всеконечно, а все одно — консул был, и префекты тайные были чуть ли не в каждом городе. Вроде как под землю Государство Италия ушло. Только помирают старики, а молодые воевать с Римом уже не хотят. Кто боится, а кто и взаправду римлянином стал.

— А консул год назад погиб. Берегли его — а погиб!

— Верно, Ресий, не уберегли. Так что, Папия, главного у нас сейчас и нет. А потому скажи, да не утаивай: от кого пришла ты, зачем, а главное — делать нам чего?

Пыльная Капуя, месяц Юноны за плотно закрытыми ставнями, скамейка у стены, чан посередине, козьими шкурами пахнет, овечьими тоже.