У Маркуса вдруг разболелась голова.

— Ты выставляешь меня в таком свете, как будто я…

— Как будто вы лучший в своем деле! — перебил его Салли, снова принимаясь за работу. — И не надо мучиться угрызениями совести. Ни к чему хорошему это не приведет.

Салли был совершенно прав, и Маркус знал это.

Он оттолкнулся от стены и подошел к плетеной корзине, доверху наполненной морковкой, взял три штуки и, прихрамывая, подошел к Ленивцу.

Разломив морковь на две части, Маркус протянул лакомство гнедому и наблюдал, как быстро он с ним расправляется.

— Вам она нравится, не так ли? — спросил Салли, заканчивая чистить гнедого скакуна.

Маркус разломил еще одну морковку на три части и скормил коню.

— Это важно?

— Думаю, нет, — задумчиво ответил Салли. — Просто я не припоминаю, чтобы вы столько времени думали о женщине — тем более, если она нужна для дела. Я вообще не помню, чтобы вы думали о женщинах.

— Ты считаешь, мне нужно прекратить думать о ней? — спросил Маркус, уставившись на Ленивца, как мельница перемалывающего морковку.

Салли бросил щетку в ящик с принадлежностями для ухода за лошадьми, который стоял у дверцы стойла.

— Не меня надо об этом спрашивать. Но вот что я скажу — берегитесь сплетников.

— Скажи этим бездельникам, у которых язык без костей, что я всего лишь хочу должным образом выполнить свои обязательства, которые на меня накладывает мой титул, — ответил Маркус, освободил стреноженные ноги коня и завел его в стойло. — И не откладывай в долгий ящик. Я хочу покончить с этим дело, и чем раньше, тем лучше.

— Скучаете по Лондону, да? — понимающе спросил Салли.

Маркус мог поклясться, что буквально услышал, как Салли подмигнул.

— В некотором роде.

— Гм, — пробурчал Салли с каким-то животным отвращением, — а моя кухарка требует, чтобы я дарил ей цветы. Цветы, подумать только!

Маркус расстегнул и снял с коня недоуздок.

— Женщины… в их поступках нет никакой логики.

Он отступил назад, чтобы гнедой мог дотянуться до сена.

— Я так и сказал… но не ей, конечно, — смущенно подтвердил Салли, заглянув в окошко стойла, зарешеченного железными прутьями, на пути в амуничную комнату.

Маркус услышал, как Салли грохнул ящик с принадлежностями для ухода за лошадьми на покрытый пылью пол комнаты для амуниции прямо за стойлом Ленивца.

— Вы готовы идти, сэр? — спросил Салли, приоткрыв дверцу стойла.

— Побуду здесь еще немного, — ответил Маркус, теребя в руках недоуздок. — Скажи кухарке, что я скоро буду.

— Она, поди, и так уже вся на нервах, хоть смирительную рубашку надевай, — недовольно пробурчал Салли, хлопнув дверцей.

— Уверен, что только тебе под силу ее успокоить — ты самый неотразимый из моих слуг.

— Если мне не изменяет память, я у вас единственный слуга, — бросил Салли через плечо.

Направляясь к замку, он выдал такую длинную очередь отборных ругательств, что даже серое вечернее небо посинело от стыда. Через некоторое время все стихло.

— Не волнуйся, он же не всерьез, — заверил Маркус Ленивца, продолжая посмеиваться. Уши чистокровного скакуна мгновенно встали торчком при звуке голоса любимого хозяина, но, не получив указаний, он опустил морду и принялся жевать сено.