«Как бы мне хотелось, чтобы мой дорогой сын рос здесь, играл на этом полу, как я когда-то! Как я была счастлива, когда папа разрешал мне заворачивать колодки в кусок ткани!» — думала Анжелина.

В детстве она любила играть с деревянными колодками. Для ребенка они были не шаблонами человеческих ног, а таинственными куклами без глаз и рта.

— Папа! — позвала отца Анжелина. — Что с тобой? Какие-нибудь заботы? Скажи мне. Давай поговорим…

Огюстен нервным жестом отложил шило и внимательно взглянул на дочь.

— Да, Анжелина, заботы! Серьезные заботы! — наконец сухо откликнулся он. — И главная моя забота — это ты. Дочь, где ты была?

— У кузины Леа, как я тебе и говорила, — ответила Анжелина, охваченная неприятным предчувствием.

— Вот как! Но, какая жалость! Твоя кузина приезжала вчера вечером в Сен-Лизье! Ее жених купил фаэтон и вороную лошадь. Будущим молодоженам не терпелось нанести нам визит и показать приобретение. Леа спросила меня, где ты. Понимаешь, что я чувствовал, когда понял, что ты солгала мне? Пришлось на ходу выдумать невероятную историю, чтобы она не догадалась, что я, старый дурак, имел глупость поверить тебе. Но внутри у меня все кипело. Где ты была? Хороша девица, что не ночует два дня дома! Конечно, я схожу с ума! Если ты когда-нибудь лишишься чести, я не знаю, что меня удержит, чтобы не свернуть тебе шею!

Испуганная, застигнутая врасплох Анжелина не могла найти слов в свою защиту. Разгневанный Огюстен встал и подошел к дочери. Он был выше ее на целую голову. Лицо его было искажено от гнева.

— Черт бы тебя побрал! — рычал Огюстен. — Где ты была? В твоем возрасте ты можешь думать о любви, но ты должна помнить о чести и об обручальном кольце на пальце!

— Все не так, как ты думаешь, папа! — закричала обезумевшая Анжелина. — Да, я солгала, но на то были причины. Успокойся, я скажу тебе правду. Я боюсь тебя! После смерти мамы ты часто сердишься…

Анжелина дрожала от усталости. Низ живота болел. Огюстен, с подозрением смотревший на дочь, заметил, какая она бледная и измученная. Это еще сильнее его насторожило.

— Что произошло? — спросил он, приподняв голову дочери за подбородок, чтобы та не смогла отвести взгляд. — Малышка, тебя кто-то обидел?

Молодая женщина с трудом сдерживала желание броситься в объятия отца, чтобы наконец выплакаться. Но это означало бы признать свою слабость и отчаяние. Нет, Анжелина не могла себе этого позволить.

— Отец, выслушай меня. Я должна была оказать одну услугу, — начала Анжелина, отказавшись от более нежного слова «папа». — Женщина из Сен-Жирона попросила меня отвезти ее ребенка к Эвлалии Сютра, кормилице из Бьера. Я еще до родов обещала ей помочь. Но все так сложно. Муж этой женщины состоит на военной службе и… Ребенок не от него.

Огюстен нервно погладил бороду и поднял руки вверх.

— Силы небесные! Еще одна безнравственная женщина! Вот что я скажу тебе, дочь моя. Я не одобряю то, что ты ездишь к шлюхам и помогаешь им скрывать своих байстрюков.

Анжелина почувствовала, что спасена. Она погрела руки над печкой, настоящим сокровищем, которое сапожник получил в качестве оплаты дорогого заказа на кавалерийские сапоги. Семья Лубе себе такого не смогла бы позволить.

— Мама всегда помогала женщинам, оказавшимся в таком положении, и ты, отец, знаешь об этом, — напомнила Анжелина.

— Я не был с ней согласен и упрекал ее.

— А она тебе отвечала, что лучше отдать незаконнорожденного младенца, или, как ты говоришь, байстрюка, кормилице, чем убить его в утробе! — резко сказала молодая женщина.