Анжелина вновь и вновь повторяла эти слова. Они навели ее на мысль о Рождестве, когда Мария, торопившаяся, как и она, отыскать укромное место, чтобы дать жизнь младенцу, которого носила под сердцем, нашла приют в яслях. Иисус родился на соломе. Затем, взобравшись на осла, Мария вместе с Иосифом бежала в Египет, спасаясь от тирана Ирода, который хотел умертвить ее дитя.

Анжелина горько усмехнулась и нежно погладила свой живот.

— Ты, мой малыш, родишься на шерстяном покрывале, пахнущем лавандой. Я заверну тебя в тонкую шерстяную пеленку. Но волхвы не придут благословить тебя. И славный Иосиф не будет тебя охранять.

Молодая женщина тут же упрекнула себя за то, что осмелилась сравнить свое положение с исходом, последовавшим за рождением младенца Иисуса. Она была католичкой, как и ее родители, но порой ей в голову приходили еретические мысли. Во всяком случае, так бы решило католическое духовенство. Вольнодумство Анжелина унаследовала от своего прадеда, Антуана Бонзона, гордившегося тем, что был потомком знаменитых катаров, которые много столетий назад начали проповедовать новую религию.

Приступ боли, на сей раз более мучительный и более продолжительный, оторвал будущую мать от размышлений. Внимательно прислушиваясь к движениям внутри своего тела, сжав зубы, чтобы не стонать, Анжелина согнулась чуть не до земли.

«Мать говорила, что крики и вопли не помогут. Она советовала своим пациенткам глубоко дышать и не поддаваться панике. Мама, дорогая, я последую всем твоим советам!»

Анжелина немного подождала. Боль усилилась. Молодая женщина быстро налила воду в таз и поставила его на камни около огня. Перед тем как запеленать малыша, его надо будет вымыть.

— Я закутаю тебя в мои собственные пеленки! — шептала Анжелина. — Твоя бабушка Адриена убрала их в сундук на чердаке. Я взяла все самое необходимое.

Вновь появилась боль, всеохватывающая, сильная, предвещающая более частые и более мучительные схватки.

— Ты выходишь, мой малыш! — с трудом прошептала Анжелина.

Не теряя хладнокровия, она еще раз убедилась, что все готово, подбросила ветки в огонь. Мина, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на нее своими черными глазами.

— Ой, я забыла дать тебе овса! — вздохнула Анжелина. — А ты ведь его заслужила.

Получив свою порцию еды, старое животное немного успокоилось. Мине было двадцать лет, то есть на год больше, чем Анжелине. Огюстен Лубе купил ее на ярмарке в Сен-Жироне, довольно крупном городке, расположенном в излучине Сала, в трех километрах от Сен-Лизье. Адриена верхом на Мине объездила весь край. Повитухе приходится много ездить от хутора к хутору днем и ночью.

Анжелина не решалась лечь. Она опять подошла к краю обрыва. Ночной воздух был холодным, пропитанным стойким запахом самшита, росшего на склонах. Кругом царила тишина, слышен был лишь треск горящих веток. И вдруг тишину нарушил зловещий вой где-то в горах: это волки вышли на охоту.

«Они далеко! — подумала Анжелина. — Наверняка в долине Ансену».

От смутной тревоги зрачки женщины расширились. Она хорошо знала недавно возведенный хутор Ансену. Там у ее дядюшки, Жана Бонзона, были земельные наделы и дом, построенный на уступе. Он выращивал овец, которых каждый вечер приходилось запирать в овчарне, поскольку вокруг пастбища возвышался лес из огромных буков и елей с почерневшей хвоей. Это была вотчина волков.

— Не бойся, Мина! — сказала Анжелина ослице, которая беспокойно шевелила ушами. — Они не придут в эту часть долины.

Анжелина пыталась убедить в этом саму себя.