|
Из смешного яркого персонажа отец снова превращался в угрюмого усталого ворчуна. Он скривил губы в недовольной усмешке, сделал глоток из фляжки, в которой всегда держал виски. Мне никогда не нравились эти перемены. Когда мои родители не были клоунами, они играли роли людей, смертельно уставших быть клоунами. Иногда я воспринимал их как пленников цирка, прикованных к разрисованным вагончикам тяжелыми цепями. Я стыдился их из-за их амплуа. Я не хотел, как они, всю жизнь прятать недовольное лицо за клоунской улыбкой. Почти все свое время я проводил с акробатами, наблюдал и учился. Артисты из старой гвардии с удовольствием давали мне уроки, показывали упражнения для тренировок и указывали на ошибки. Отцу это не нравилось. Он видел меня продолжателем его дела, продолжателем династии. А я тренировался в тайне от всех. Приходил в главный шатер на арену по ночам, опускал перекладины и старался повторить номера наших гимнастов. Акробаты всегда блистали. У них были переливающиеся в свете софитов костюмы. И даже улыбались они всегда сдержано и серьезно. В тот день, наблюдая за отцом, я пообещал себе, что никогда не буду смывать с себя клоунский грим. В тот день мое отражение, украдкой наблюдавшее за мной, замолчало. Многие видели во мне только сына клоуна. Я поклялся изменить это представление.
И вот, я сидел в своей гримерке театра «Феникс», одного из самых успешных акробатических шоу Нью-Йорка и, возможно, всей Америки, смотрел на свое отражение, и мне нравилось то, что я там видел. Успешный гимнаст, акробат, артист с приличным гонораром, с приличной квартирой на последнем этаже высотного дома, откуда открывает потрясающий вид на самый лучший город земли. Меня ничего не связывало с бродячим цирком, клоунами и разбитыми планами. Моя мечта сбылась. Я стал знаменитым, я вырвался из циркового мира. Я превзошел сам себя, разбив надежды моего отца. Я построил свою успешную жизнь, разрушив жизнь нескольких поколений, прервав династию. Когда коридоры «Феникса» опустели, я вышел, чтобы пройтись по ним, чтобы насладиться в одиночестве своей жизнью. Я медленно шел по просторному холлу, где на кирпичных стенах развешаны были фотографии участников труппы. Черно-белые, с хорошими паспарту. На другой стене — общие фотографии: с репетиций и фотосессий для разных изданий. Здесь же были постеры, афиши к нашим постановкам. Все это была моя жизнь, которая мне нравилась. Проходя мимо длинного коридора служебных помещений, я увидел фигуру. Сначала подумал — показалось, сделал шаг назад и посмотрел снова. На маленьком диване, поджав ноги, лежала, свернувшись комочком, Энджи. — Эй, — я подошел и коснулся ее плеча. Она открыла глаза, но даже не вздрогнула. — Что ты здесь делаешь? — А ты? — Не юли! Ты что, уснула? — Да, — она села, не поднимая на меня глаз. — Пойдем! Давно пора домой. Проводить тебя? — Нет, спасибо, я останусь, — она казалась теперь растерянной. — Что значит останусь? — передернул я. — Нельзя ночевать в театре! — Мне некуда больше идти, — сказав это, она посмотрела на меня своими огромными голубыми глазами, посмотрела в самую душу. — Что значит некуда идти? — не понял я. — Где ты живешь? — Здесь. — Что значит здесь? Энджи, не делай из меня дурака! — Я не делаю! Прости, Нил. |
