|
Как всегда Энджи — на моей кровати, а я — поджав ноги, на небольшом диване. Иногда мы бродили по улицам и тогда обязательно находили двоих или троих бездомных, с которыми заводили долгие разговоры. Энджи покупала им пиццу или китайскую еду, горячий чай или кофе, а они в благодарность рассказывали ей свои истории. Она как будто чем-то была привязана к бездомным, как будто видела в них родственные души. Но она и жалела их. «Они отдали все городу, — говорила Энджи, — и поэтому город никогда не оставит их, никогда не отвернется. Как Бог».
— Что делает Бог? — подхватил я тему. Надо признать, я уже не пытался поймать Энджи на нестыковках. — Бог над всеми нами, — улыбнулась она. — Он как отец, следит и ведет. — Он наказывает ангелов за нарушение правил? — Что ты имеешь в виду? — она искренне не понимала вопроса. — Ну, если ты, скажем, снимешь квартиру и перестанешь мучить меня ночами на неудобном диване, или вместо того, чтобы отдать зарплату бедным, накупишь себе модных шмоток, завалишься в клуб… — Зачем? — удивилась Энджи. — Неужели тебе никогда не хотелось? — Что? Накупить шмоток или завалиться в клуб? — И то и другое. — Нил, ангелы не могут нарушать правила! — Ну а если вдруг… — Просто не умеют! Как люди не умеют летать или дышать в космосе, понимаешь? — Если честно, то нет. Разве у ангелов нет желаний или чувств? — Не так как у людей, Нил. Мы созданы не такими. Мы следуем правилам. Мы живем и чувствуем по-другому. И она снова рассказывала мне про ангелов. Она могла говорить об этом долго, часы напролет. Она говорила о прекрасном мире, что лежал за пределами человеческого восприятия, где текли кристально чистые реки, струились водопады, где небеса соединялись с землей, была радуга и всегда светило солнце. Там пели птицы, гуляли животные. Там жили ангелы. Но как бы ни был прекрасен тот мир, по словам Энджи, в нем не было и десятой доли того, что есть в Нью-Йорке. В нем не было суеты, улиц с односторонним движением, лестниц черного хода, бесконечно бурлящих рек такси и сотен таких разных, не похожих друг на друга жителей, невероятные акценты которых сливались в мелодию, ласкающую слух. С Энджи было легко. Было гораздо легче, чем с любой девушкой, искусно вписанной в рамки и законы современного мира. Все было предельно просто: она танцевала на парапете — я наблюдал, она рисовала в своем блокноте — я следил за движениями ее глаз, она смотрела на звезды, тусклые, по сравнению с огнями вывесок — я держал ее за руку. Я держал ее за руку, когда мы висели «под куполом» и исполняли наш номер. Я держал ее за руку, когда она прыгала ко мне с натянутого над сценой каната. Я держал ее за руку, когда мы танцевали и когда выходили на поклон. Я отпускал ее руку, пожалуй, только когда приходилось давать автографы после шоу. И я упустил тот момент, когда по уши влюбился в Энджи Сапковски. Может, это был Хэллоуин с оранжевыми тыквами повсюду, украшенными улицами и ароматом печеных яблок. Может, первый ноябрьский мороз, заставивший девушек натянуть меховые сапожки и сковавший скользкой корочкой перилла пожарных лестниц. А может, первый декабрьский снег. Это было в начале зимы, в первый понедельник декабря. |
