Собрание картин в Маунтсорреле было ярким явлением для тех, кто в том разбирался. Галерея была широко известна среди собирателей и любителей живописи, в связи с чем их дом был весьма и весьма посещаем. Сколько Теодора помнит себя, сначала к деду, а потом и к отцу из разных уголков мира приезжали разные люди, вели умные разговоры, а она постоянно крутилась подле — слушала, впитывала, запоминала. Ловила каждое слово. Ей было все интересно, все, что она могла понять сразу, и все, до чего доходила умом, подрастая. И одно из первых ее впечатлений и осознаний — что их семья знаменита. Точнее, знаменита коллекция. Более того — коллекция столь известна, что ее распродажа привлекла бы внимание большее, чем когда-либо удостаивался кто-то из тех, кому принадлежали эти картины. Позволить себе сейчас вольное обращение с истинной драгоценностью значило бы громогласно расписаться в собственном невежестве и снискать геростратову славу — а как известно, Герострат прославился тем, что сжег храм богини Дианы (Артемиды) в Эфесе, одно из семи чудес света. Почти чудом света была и коллекция Колвинов. Возможно ли посягнуть на нее, если считаешь себя причастным к запечатленным кистью и краской вершинам человеческого духа и гения? Так рассуждал дед Теодоры, так думал ее отец.

Но сама девушка лишь диву давалась: как же отец мог взвалить на свои плечи и так долго влачить на себе этот крест — управляться с огромным домом, переходящим от отца к сыну со времен королевы Елизаветы, без всяких попыток реставрации доверенного ему имущества. Вместе с домом новый владелец имения получил и долги — немалые, обременяющие, что тот пресловутый камень на шее. И теперь, по всем признакам, эти обязательства должны перейти от отца к его единственному сыну Филиппу — наследнику, то есть связать его по рукам и ногам.

Владелец поместья Маунтсоррель несказанно гордился этим наследством и продолжал бы жить в своем имении, будь Маунтсоррель просто норой в земле. Однако если оставить иронию в стороне, поместье к тому и стремилось — превратиться в этакую глухую нору, набитую драгоценностями…

Сейчас хозяин имения Александр Колвин и Теодора занимали только несколько комнат в огромнейшем доме, построенном архитектором с именем многие десятилетия тому назад. В остальных помещениях поселились плесень и запустение. Потолки, не укреплявшиеся с момента постройки дома, грозили вот-вот рухнуть, под обивкой стен благополучно плодились крысы, оконные рамы не закрывались наглухо, как им следует: в непогоду в помещения постоянно попадали струи дождя, и то же самое происходило с крышей, в кровле которой прорехи увеличивались год от года.

И тем не менее в жилых комнатах — с истершимися коврами, с занавесками, более напоминавшими остатки театрального реквизита, и с такими чудовищно расхлябанными креслами, что представление о безопасности и комфорте было к ним применимо весьма условно, — на стенах в этих жилых катакомбах висели картины, совокупная стоимость которых тянула на целое состояние.

Коллекцию наследовал, конечно, Филипп, а после него — его дети и внуки.

Вероятно, время от времени Теодора размышляла, что должны были бы где-то существовать какие-то доверенные лица, некие знающие свое дело люди, чтобы следить за сохранностью и учитывать каждое полотно из коллекции Колвинов, но она о таких экспертах никогда не слышала. Вполне возможно, что они действительно были, но один за другим тихо и незаметно отошли в мир иной — длительность сюжета, ограниченного рамками человеческой жизни, не идет ни в какое сравнение с вечностью, которую существует сюжет, запечатленный на холсте рукой художника.