Библиотекарь с удовольствием беседовал с ней и дал ей почитать те книги, которые были на борту яхты, так что после этого первого дня и короткого разговора с лордом Чарноком на палубе она больше ни разу не оставалась с ним наедине.

Погода стояла теплая, море было спокойным. Императорская яхта быстро преодолела воды Балтийского моря, прошла мимо Аландских островов и бросила якорь у входа в Финский залив. По правде говоря, почти все плавание проходило в особом режиме: когда темнело, яхту обычно ставили на якорь, а с рассветом снова пускались в плавание.

Дэйви, новая горничная Полины, сказала ей, что вид башен Ревеля, открывшийся из иллюминаторов, говорит о том, что до Санкт-Петербурга осталось плыть ровно сутки.

Воодушевленные приближением родных берегов, матросы устроили для пассажиров яхты небольшой концерт, пели и лихо плясали для них.

Насколько могла понять Полина, в этом не было ничего необычного, развлекали всех знатных пассажиров яхты. Ей показалось, что у лорда Чарнока вид довольно скучающий. Сама же она была почему-то странно взволнована, хотя девушка не могла ни понять, ни тем более объяснить, в чем причина этого волнения.

Танцы показались ей очень красивыми, несмотря на то, что временами в них ощущалась преувеличенная дикость, граничащая с необузданностью. А музыка! Полина решила, что эти же мелодии должны были играть русские цыгане, и они необычайно сильно тронули ее сердце.

Она давно мечтала увидеть танцы и услышать пение цыган, и сейчас ей показалось, что ее душа подпевает этой щемящей мелодии. Полина подалась вперед, захваченная происходящим, и не отрывала взгляда от танцора, который кружился перед ними. Поглощенная новыми ощущениями, она не заметила, что лорд Чарнок пристально наблюдал за нею.

Полина чувствовала только, что музыка будит в ней какие-то новые, доселе неизвестные ей ощущения. А лорд Чарнок еще сильнее укрепился в своем убеждении, что было просто преступно оставлять среди людей, чьи чувства так экзальтированны, одинокую девушку — а тем более девушку столь юную и неопытную.

Он смотрел на приоткрывшиеся губы Полины, на ее вспыхнувшие от восхищения глаза. Прекрасно разбираясь в женщинах, он не сомневался и в том, что сердце ее в эти минуты отчаянно колотилось, а в груди, словно пламя, поднимались чувства, которые она сама пока не могла понять.

«Этой девочке надо было бы вернуться в Англию на первом же корабле!» — подумал он. И в то же время лорд Чарнок понимал, что он бессилен что-либо изменить.

Когда пение и танцы закончились, Полина восторженно аплодировала матросам до тех пор, пока у нее не заболели ладоши. Оказавшись рядом с лордом Чарноком, она взволнованно проговорила:

— Это было просто чудесно! Я не ожидала ничего подобного!

— Вы к этому быстро привыкнете, — скучающе проговорил лорд Чарнок. — Русские вечно поют о своих горестях и страданиях, поскольку почти не знают радостей. А танцуют они, чтобы забыться.

Полина поняла, что он хочет умерить ее энтузиазм, и, улыбаясь, сказала:

— Для меня это было чем-то новым, и я с трудом смогла удержаться, чтобы не встать и не начать танцевать с ними.

Лорд Чарнок решил про себя, что если бы Полина это сделала, то танцевала бы с грацией, которую обязательно оценили бы русские — большие любители балета. Однако эти мысли он оставил при себе, а Полине наставительно сказал:

— Вам не следует пытаться соревноваться с людьми, которые поют свои народные песни и танцуют фольклорные танцы.

Когда Дэйви ушла из каюты, приготовив Полину ко сну, девушка обнаружила, что все еще трепещет от волнения, которое пробудили в ней эти песни и танцы.

«Если бы в России не было ничего другого, кроме этого, я бы влюбилась в эту страну!» — подумала она.

Однако она напомнила себе все, что читала о жестокостях, которые были совершены в Польше, и содрогнулась.