Участковый прерывает речь, привлеченный поведением Витьки и Опанасенко-младшего. Дело в том, что, увидев протокол, оба мальчишки делают невольное движение вперед, а Витька даже удивленно открывает рот. Анискин тоже замирает, и по его лицу и фигуре видно, что он не может понять, отчего так бурно реагируют на протокол Фантомас и его помощник. Дело кончается тем, что Анискин пожимает плечами и озабоченно почесывает переносицу. Наконец он берет себя в руки и продолжает: — В то время, когда гражданин Опанасенко Василий Гаврилович пьянствует и прогуливает, его родной сын Петр Опанасенко получает четверки, иногда и тройки… Я правильно говорю, Яков Власович?

— Вы совершенно правы! — горячо откликается директор школы. — За последний год талантливый математик Петр Опанасенко стал заниматься значительно хуже…

— …Стал заниматься значительно хуже, — подхватывает Анискин, — а двадцать шестого августа, то есть сегодня, в сообщничестве с учеником Виктором Матушкиным ограбил кассира сплавного участка, применив для этой цели оружие, позднее оказавшееся игрушечным пистолетом… Грабители взяли три тысячи семьсот рублей государственных денег.

Кажется, что в комнате разорвалась бомба. Обхватив голову руками, рыдая, катается по кровати мать Петьки, директор школы делает шаг к участковому, но сразу же отступает назад; Опанасенко-старший, словно протрезвев, со стоном бросается к сыну. Спокоен только один человек — Фантомас-Петька.

— Поклеп! — негромко говорит он. — Напраслина!

Усмехнувшись, Анискин подходит к мальчишкам, сделав внушительную паузу, внезапно выхватывает из кармана два коротко обрезанных капроновых чулка.

— Напраслина? — спрашивает он. — А это что?

— Нашли! — вскрикивает Витька. Анискин прячет чулки в карман..

— Товарищ директор школы-десятилетки Яков Власович, — внушительно говорит он, — будьте свидетелем, что Виктор Матушкин при виде капроновых чулок моей дочери Зинаиды закричал «Нашли!». Этим самым он признался в совершении ограбления.

— Не думал, что доживу до такого горького часа! — говорит Яков Власович, — Ученики нашей школы — грабители! Позор! Ужас!

А участковый украдкой наблюдает за Петькой, который, думая, что Анискин не замечает этого, впивается сильными пальцами в плечо товарища.

— Дурак! Слюнтяй! — шепчет он. — Если ты произнесешь еще хоть одно слово…

Слышен горький женский плач.

Кабинет Анискина. Участковый, потирая руки, садится за стол, передвигает бумажки, карандаши, чернильницу — видимо, наводит привычный порядок.

Петька и Витька сидят на двух табуретках, директор школы обращается к Анискину:

— Федор Иванович, считаете ли вы допустимым мое присутствие на дознании? Ей-богу, я не сомкну глаз, пока…

— Оставайтесь, оставайтесь, — деловито отвечает Анискин. — Ваше присутствие обязательно.

Анискин ведет себя так, словно в комнате кроме него никого нет. Опять что-то передвигает на столе, открывает ящик, достает из него стопку бумаги, взяв ученическую ручку, рассматривает на свет перо. Оно ему не нравится, и он берет другую ручку — шариковую.