— Я не сомневаюсь, что…

— И я нисколько не сомневаюсь в справедливости ваших слов, но я не так уверен в ваших гвардейцах, как вы, ваша эминенция, и для очищения совести хочу удостовериться в истине, чтобы не наказать невинных! — Сказав это, король позвонил и приказал позвать мушкетеров.

Через несколько минут виконт и Милон явились в комнату короля. Увидев кардинала, они тотчас поняли, в чем дело, но на их лицах не было заметно страха. Они, напротив, выражали полное спокойствие и уверенность в своей правоте.

— Мушкетеры, — начал король, — были вы вчера вечером на дороге, ведущей в Фонтенбло?

— Были, ваше величество.

— Не встретились ли вы там с несколькими гвардейцами его эминенции?

— Сперва с двумя, ваше величество, а потом подъехали еще двое!

— Кто на кого из вас напал первым, то есть, кто первый взялся за шпагу!

— Мы, ваше величество!

Ришелье, стоявший и слушавший до сих пор в стороне, нашел, что время прекратить допрос. К великой его радости мушкетеры сами сознались в своей вине.

— Ваше величество, вы теперь убедились в истинности моих слов, — решился он вмешаться. — Какого доказательства еще требовать вам?

— Вы должны знать, — продолжал король, обращаясь к мушкетерам, — что я не терплю забияк! Понимаете ли вы, чему подвергаетесь за вашу вину? Клянусь, я не хочу, чтобы мои солдаты были разбойниками и бесчинствовали на больших дорогах, я скорее соглашусь их всех до одного перестрелять!

— Зная это, ваше величество, мы полагали, что исполнили свой долг, усмирив и прогнав гвардейцев с большой дороги, где они бесчинствовали и подстерегали мирно едущих людей, — сказал Милон с дивной неустрашимостью и спокойствием.

— Какая дерзость, — прошипел кардинал.

— Что заставило вас первыми взяться за шпаги? Я требую правды!

— Поводом была сатирическая песня, которую гвардейцы, увидев нас, запели нарочно, с намерением подразнить нас, — отвечал д'Альби.

— Сатирическая песня? — спросили почти в одно время король и кардинал.

— Бесстыдная, наглая песня, — подтвердил Милон, — за которую нельзя было не наказать дерзких певцов.

— Что было в этой песне? — быстро спросил король.

— Я не смею, сир, повторять ее, — отвечал д'Альби.

— А я приказываю вам под страхом моей немилости повторить мне слова песни или ее содержание.

— Между гвардейцами кардинала эта песня в большом почете, — сказал Милон.

— Я хочу слышать ее, — приказал король.

— В таком случае, сир, я возлагаю ответственность на его эминенцию и на его гвардейцев! Один из молодцов, уже совершенно, впрочем, седой, хотел непременно вызвать нас на ссору. Он громко пропел песню и постарался особенно ясно повторять ее припев, заключавшийся в следующих словах:

Не будь у короля кардинала,

Франция бы наша пропала.

Грянем же дружно, на славу —

Виват одному кардиналу!

— Другой гвардеец подхватил последние слова припева и повторил их во все горло. Не могли же мы, ваше величество, слышать это и молчать. Мы протестовали против песни, нам отвечали очень грубо. Слово за слово, и дело дошло до драки. Услышав лязг оружия, двое других гвардейцев, ожидавших где-то в засаде, подоспели на помощь своим и также напали на нас. Тогда нам пришлось защищать нашу жизнь против четверых, и если при этом наши шпаги немного неосторожно задели одного в грудь, а другого в руку — то этого нельзя нам поставить в вину!

— Что вы скажете теперь, ваша эминенция? Дело-то все-таки, по-видимому, было не так, как рассказывали вам ваши гвардейцы.