Я подъезжаю к дорожке, и мы выходим с машины, но как только поднимаемся по ступенькам, Анна начинает втягивать носом. Она щурится, словно болит голова.

— О, — говорю я. — Правильно. Извини меня. Я забыл о заклинании, — я слабо пожимаю плечами.

— Знаешь, здесь развешено несколько трав и песнопений, поэтому через дверь мертвый точно не пройдет. Так безопасней.

Анна скрещивает руки и прислоняется к перилам.

— Я понимаю, — отвечает она. — Иди к своей матери.

Внутри я слышу, как она напевает незнакомую мне песенку и, скорее всего, собственного творения. Я вижу, как она проходит мимо арки на кухню, ее носки сползли на твердую древесину, а галстук от свитера валяется на полу. Я подхожу и поднимаю его.

— Эй! — говорит она с рассерженным взглядом. — Разве ты не должен быть в школе?

— Ты счастлива, что это я, а не Тибальт, — отвечаю я. — Или этот свитер тоже пойдет на клочки?

Она словно обижается на меня и обвязывает его вокруг своей талии, где ему и место. На кухне пахнет цветами и хурмой. В воздухе витает сильный морозный запах. Она готовит новую партию освещенной смеси из сухих цветочных лепестков, как готовила ее каждые предыдущие годы. На сайте она является одним из крупнейших продавцов. Я оттягиваю разговор.

— Итак? — спрашивает она. — Ты собираешься мне ответить, почему не в школе?

Я глубоко вдыхаю.

— Случилось кое-что ужасное.

— Что? — по ее тону я понимаю, что она устала, словно уже наполовину готова услышать плохие новости. Вероятно, она всегда ожидала их, зная, чем я собственно занимаюсь.

— Ну же?

Не знаю, как ей рассказать об этом. Она может принять слишком близко к сердцу. Но есть ли в этой ситуации проблема? Теперь я смотрю в очень обеспокоенное и взволнованное лицо мамы.

— Тесей Кассио Лоувуд, тебе бы лучше раскрыть свой секрет.

— Мам, — говорю я. — Главное не паникуй.

— Не паниковать? — теперь ее руки перемещаются на бедра. — Что происходит?

В воздухе я ощущаю странные вибрации.

Продолжая смотреть на меня, она идет на кухню и включает телевизор.

— Мам, — бурчу я, но уже слишком поздно. Когда я добираюсь до телевизора и становлюсь возле нее, вижу вспышки мигалок полиции, а в углу ящика — фото Уилла и Чейза. Итак, с историей покончено. Полицейские и журналисты затопили лужайку, словно муравьи на корке сэндвича, готовые прогрызть и вынести его для дальнейшего поглощения.

— Что это? — она прикладывает руку ко рту. — О, Кас, ты знал этих мальчиков? О, как ужасно. Из-за этого ты не в школе? Ее закрыли на один день?

Она слишком усердно старалась не смотреть мне в лицо. Она задает обычные вопросы, хотя и знает истинную причину. Она не может даже сама себя надуть. Несколькими секундами позже мама выключает телевизор и медленно кивает головой, пытаясь переварить информацию.

— Расскажи, что случилось.

— Я не знаю как.

— Попытайся.

И я сделал, как она просила. Я рассказал ей все в подробностях, как только мог. Кроме ран от укусов. С затаившим дыханием она слушала мою историю.

— Ты считаешь, это оно? — спрашивает она. — То, которое…

— Я знаю, что это оно. Я чувствую.

— Но ты не знаешь наверняка.

— Мам. Я просто знаю, — я пытаюсь аккуратно намекнуть ей об этом.

Ее губы так плотно сжаты, что их почти не видно. Думаю, она может заплакать или что-то в этом роде.

— Ты был в том доме? Где атаме?

— Не знаю.