— Не помнишь? — интересуется Томас. — Ты — голос разума. Ты подмечаешь детали, которые мы даже и не заметили бы.

— Да, и думаю, что собираюсь наложить на себя руки. Есть только я и моя алюминиевая бита.

— Нет. Не так. С тобой ничего плохого не случится, Кармел.

Голос становится тише. Я чувствую себя извращенцем-любителем-подслушивать, поэтому не собираюсь их прерывать. Мама и Морфан возятся со своими заклинаниями. Пусть лучше Томас ловит момент, пока есть такая возможность, поэтому я тихо поворачиваюсь и спускаюсь вниз.

Интересно, что случится после того, как все закончится? Если предположить, что все пройдет гладко, что будет дальше? Все ли вернется на свои места? Забудет ли Кармел время, полное авантюр, проведенное с нами? Будет ли она избегать Томаса и снова станет лидером школьного благотворительного центра? Она не поступит так с ним, ведь правда? Я имею в виду, что она просто сравнивает меня с Баффи — истребительницей вампиров. Именно сейчас у меня о ней не самое лестное мнение.

Когда я выхожу на крыльцо, поплотнее закутываясь в куртку, замечаю Анну, сидящую на перилах с одной ногой поджатой под себя. Она наблюдает за небом, и от вспышки освещается ее лицо, полное в равной степени благоговения и беспокойства.

— Странная погода, — говорит она.

— Морфан утверждает, что это не простая погода, — отвечаю я, и на ее лице, как мне кажется, пробегают разные выражения, сменяющие друг друга.

— Ты выглядишь чуть лучше, — сообщает она.

— Спасибо, — не знаю почему, но я чувствую себя смущенным. Хотя, думаю, сейчас для этого не подходящее время. Я подхожу к ней и обнимаю за талию.

Ее тело не отдает теплом. Когда я зарываюсь носом в ее темные волосы, не чувствую никакого запаха. Но я выяснил, что могу прикасаться к ней, и, по какой-то причине, она может то же самое сказать обо мне.

Затем я улавливаю запах чего-то острого. Мы обращаемся в чувства. Кажется, он источается из одной верхней спальни в виде тонких усиков ароматного дыма, настолько густого, что ветер не в силах развеять его, но вместо того, чтобы и дальше распространять свои эфирные пальчики, оно останавливается. Начался вызов заклинания.

— Ты готова? — спрашиваю я.

— И да, и нет, — мягко сознается она. — Разве это то, о чем они говорили?

— Да, — я выдыхаю ей в шею. — Так и договаривались ранее.

— Откуда мне начинать?

— На таком участке тела, чтобы это выглядело как смертельная рана.

— А если порезать в пределах запястья? Классический случай.

Анна сидит посредине комнаты. Перед тем, как у меня начинает барахлить зрение, я успеваю заметить внутреннюю сторону ее бледной руки. Мы оба нервничаем, и даже предложения, доносящиеся с верхнего этажа, не помогают.

— Я не хочу делать тебе больно, — шепчу я.

— Ты не сможешь. Правда.

На дворе теперь царит настоящая темнота, и сухая электрическая буря, надвигающаяся с холма, все ближе подступает к нашему дому. С лезвием, как правило, я обычно чувствую себя уверенно и надежно, но сейчас, когда провожу им по руке Анны, меня буквально трясет и бьет мелкая дрожь. От пореза появляется тонкая линия ее черной крови, она огибает запястье и жирными каплями стекает на пыльные половицы.

Боль в голове становится невыносимой. Я стараюсь не двигаться. Когда мы оба сосредотачиваемся на участке скопления крови, то начинаем ощущать оживление в воздухе, некую нематериальную силу, опускающуюся на наши руки и шеи, отчего резко поднимаемся.