Под пристальным наблюдением толпы полиция выходит из парка с каталкой. Сверху на ней лежит черный большой мешок, в котором, должно быть, находится тело, но вместо этого он выглядит так, словно набит оборудованием для хоккея. Я полагаю, они сложили его по частям как могли. Когда каталка ударяется о бордюр, все же устояв на месте, мы видим, как через мешок вываливается конечность, отчетливо не прикрепленная к остальной части. Толпа издает приглушенный звук возбужденного отвращения. Я же тем временем локтем прокладываю себе путь назад к машине.

Я подъезжаю к ее дорожке и паркуюсь. Она удивлена видеть меня сейчас, ведь я распрощался с ней меньше чем час назад. Когда под моими ногами хрустит гравий, я не понимаю, откуда издается этот шум — от грязи или же от моих скрежещущих зубов. Выражение лица Анны меняется от радостного до беспокойного.

— Кас? В чем дело?

— Это ты мне скажи, — я удивляюсь сам себе, обнаружив, насколько разочарован происходящим. — Где ты была прошлой ночью?

— О чем ты говоришь?

Она должна заверить меня. Ей следует быть очень убедительной.

— Просто скажи, где ты была? Что делала?

— Ничего, — отвечает она. — Я находилась недалеко возле дома. Тестировала свою силу. Я… — она останавливается.

— Ты что, Анна? — требую ответа я.

Ее выражение лица застывает.

— Некоторое время я пряталась в своей комнате. После я все же поняла, что духи никуда не ушли.

В ее глазах я читаю обиду. Посмотри, теперь ты счастлив?

— Ты уверена, что не уходила далеко? Ты не пыталась снова изучать Тандер-Бэй? Может, ты ходила в парк, не знаю, и расчленила беднягу-бегуна?

Пораженное выражение на ее лице позволяет моему гневу просочиться сквозь ботинки. Я открываю рот и пытаюсь подтянуть ногу, но как мне объяснить, почему я так зол? Как мне объяснить, чтобы она предоставила безоговорочное алиби?

— Не могу поверить, что ты меня обвиняешь.

— Не могу поверить в то, что ты этому не веришь, — отвечаю я.

Не знаю, почему я веду себя так агрессивно.

— Ну же. Не каждый день в городе кого-то безжалостно разрывают. И в ту самую ночь, после того как я освободил тебя, самого сильного смертоносного призрака в западном полушарии, кто-то обнаруживает недостающие руки и ноги? И это просто чертово совпадение, не правда ли?

— Но это просто совпадение, — настаивает она. Ее тонкие ручки сжимаются в кулаки.

— Ты не помнишь, что недавно произошло? — я широким жестом указываю на дом. — Расчленять тело — это уже как твоя ВК.

— Что значит ВК?

Я качаю головой.

— Разве ты не знаешь, что это значит? Ты не понимаешь, что мне придется сделать, если ты продолжишь убивать?

Когда она не отвечает, мой сумасшедший язык продолжает напирать, как танк.

— Это означает, что у меня очень тяжелый момент как у одного персонажа из фильма «Старый Брехун», — рявкаю я.

В ту минуту, как я произношу эти слова, понимаю, что не должен был делать этого. Я выставил себя дураком, но зато это означает, что она поняла суть разговора. Конечно, она должна была.

«Старый Брехун» увидела публика приблизительно в 1955 году. Анна, наверное, застала его, когда он вышел в кинотеатрах.

Она одаривает меня шокированным и обиженным взглядом; не знаю, как другие, но этот заставляет чувствовать себя хуже всего. Тем не менее, у меня не хватает смелости извиниться. Сама мысль, что она убийца, удерживает меня от этого шага.

— Я не делала этого. Как ты можешь так думать? Я не могу сознаться в том, чего не совершала!

Никто из нас больше не говорит ни слова.