Я стряхиваю на пол пару угольков из ковша и прикладываю к ним верёвку. Поначалу получается плохо; больше дыма, чем реального дела. Потом, мало-помалу верёвка начинает тлеть и я невольно высунув язык внимательно слежу, как мои узы исчезают. Всё, я свободна!

Гляжу на висящие платья, размышляя, не поджечь ли их перед побегом. Но всё же решаю оставить так, как есть. Главное сейчас: незаметно выскользнуть из дома. Я на цыпочках подхожу к двери и приоткрываю её, с замиранием сердца прислушиваясь к тихому скрипу. Сейчас он кажется настоящим громом, способным привлечь внимание всего дома.

В коридоре — никого и я, как и была, на цыпочках, медленно иду к лестнице. Слышу внизу чьи-то торопливые шаги и замираю, прижимаясь спиной к стене. Всё, утихло, можно идти дальше.

Спускаюсь по лестнице, проклиная скрипящие ступени. Кажется, я такая тяжёлая, что вот-вот проломлю дерево и руху вниз, в подвал. При каждом скрипе сердце замирает и лишь когда противный звук утихает, начинает стучать дальше. Чувствую, что по спине ползут ручейки пота.

Опустившись, некоторое время стою, прислушиваясь к каждому подозрительному звуку. Что-то тихо поскрипывает в стенах — наверное жуки, а может быть и мыши, не их сейчас стоит бояться. А вот отдалённый противный смех, так может веселиться или Анна или Жанна, сейчас не разобрать. Хорошо, что судя по тихому звуку, обе где-то далеко отсюда. А во, где сейчас Матильда я не знаю и это плохо.

Крадусь возле стены, пытаясь удержать в поле зрения все двери, которые могут в любой момент открыться и пустить ко мне мачеху. Я так сосредоточена на дверях, что не смотрю себе под ноги. И лишь наступив на что-то мягкое, понимаю, что произошло что-то неладное. И это ещё до того момента, когда отвратительный протяжный звук разрывает тишину. Это похоже на вопли замученной в аду души, так что на мгновение я замираю, не в силах сделать и шага.

А потом Поль, продолжая мерзко верещать, бежит прочь и остановившись у противоположной стены, выгибает спину и шипит на меня. Но ему нет нужды угрожать: всё самое страшное уже произошло. Одна из дверей распахивается и на пороге замирают Жанна и Анна. Страх и любопытство в глазах сестёр меняются на злость, и Анна кричит, указывая на меня пальцем:

— Мамочка, мерзавка сбежала!

У меня сохраняется надежда, что Матильда была вместе с дочерями и сейчас стоит за их спинами. С этой надеждой я срываюсь с места и как можно быстрее бегу к входной двери. Вопли сестричек слышны из-за спины, но кажется обе не торопятся начинать преследование.

Почему, понимаю, когда добегаю до двери и распахиваю её. В проёме стоит чёрная от злости Матильда и держит в руках палку, поднятую для удара. Я едва успеваю вскинуть руки и это помогает смягчить сильный удар. Второй же бросает меня в черноту беспамятства.

Впрочем, это не полное беспамятство. Сквозь плотное безмолвие, как будто меня с ног до головы обмотали плотной мягкой тканью, я ощущаю, как меня за волосы волокут по земле и выкрикивают что-то яростное и злобное. Время от времени демон, который тащит меня, останавливается и бьёт по рёбрам носком башмака. Но боль от ударов, как и боль в голове вязнут в той самой плотной материи.

Потом меня швыряют на землю и внезапно яркий солнечный свет становится тусклым, как будто на небо набежали плотные тучи или вдруг наступил глубокий вечер. Вечер? Но ведь вечером я должна была направиться на встречу с феей!

Эта мысль ужасает меня так, что я тотчас прихожу в себя. Это и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, потому что я наконец становлюсь той самой Аннабель, какой была всегда. Плохо, потому что вся та боль, которую мне причинили, набрасывается на меня, точно волк на свою жертву. Болит всё: голова, тело и ноги с руками. На руках и ногах — синяки, на теле, вероятно, тоже и хорошо, если у меня не сломаны рёбра, потому что при каждом вдохе я ощущаю дикую резь.