Я как раз шёл от профессора после очередного сеанса НЛП-коррекции для проблемных участников экспедиции, когда путь мне заступил бывший директор артельщиков-контрабандистов, тот самый, который мне катану благословил. Саша Бузмаков — вспомнил я. Он мотнул головой в сторону выхода, дав понять, что у него ко мне срочный и секретный разговор. Делать нечего, пришлось выйти за ним из здания на площадку для курения, где в данный момент никого не было. Там он протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги, развернув который, я увидел, что тот исписан убористым почерком.

— Что это? — поинтересовался я.

— Письмо нашим близким в женскую исправительную колонию.

— Не понимаю, почему вы передаёте это мне, а не отсылаете непосредственно в колонию?

Глава замялся на секунду, но поднял глаза.

— Мы же понимаем, что проект, в котором мы сейчас участвуем, крайне секретный, везде цензура. Наше сообщение просто не дойдёт до наших жён и подруг. Всем на нас по большому счету наплевать. А у вас есть соответствующие полномочия, чтобы они узнали о нашей судьбе. Прочитайте, прошу вас. Мы специально не стали ничего запечатывать в конверт.

Я всмотрелся в аккуратные рукописные строки. Артельщик сообщал, что мужчины уходят в опасную экспедицию, и никто не знает, удастся ли им вернуться оттуда живыми. Призывал женщин быть стойкими, верить в лучшее, а если что случится, не поминать их лихом. Внизу шёл список получательниц — отбывающих наказание в колонии женщин из бывшей артели.

— Ничего не могу обещать, но попробую выполнить вашу просьбу, — как можно нейтральнее сообщил я.

Александр лишь тяжело вздохнул и кивнул в ответ.

Письмо я в тот же день передал Валентине, и она пообещала лично проконтролировать, чтобы оно достигло своих адресатов.

Я уже и думать забыл про то письмо. Неожиданно о нём на очередном совещании напомнила Валентина.

— Алексей, можешь передать артельщикам, что их просьба исполнена, — сообщила она. — Ответное письмо, если и будет, то уже обычной почтой.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Сразу после совещания.

Саша, которого я ради этой новости выдернул с очередной тренировки, не удержался от широкой улыбки и поблагодарил меня за содействие, после чего вернулся в строй и быстро сообщил что-то своим. А я отправился дальше, к Островскому. Нам предстояло окончательно утвердить списки участников Экспедиции.

— Ромашкин?

— Профессор дал добро, его организм уже в норме.

— Отлично. Степанин? Подтянул боевую подготовку?

— В целом да. Вчера на стрельбище уже восемь из десяти стабильно выбивал.

— Замечательно…

Под вечер у меня уже просто рябило в глазах от имен и фамилий, тем более что по списку мы прошлись не раз и не два раза, чтобы точно никого не упустить.

— Чарли? — в конце концов с улыбкой спросил Пётр Викторович.

— О, этот всегда готов! — рассмеялся я. — За любой кипиш, кроме голодовки!

— Это точно! Знаешь, я тут поймал себя на мысли… — командир стал как никогда серьёзным. — По-моему, Чарли приложил больше всех усилий, чтобы сплотить наш отряд. Все его обожают, всех он подбадривает, развлекает, примиряет. Настоящий мохнатый талисман! И, мне кажется, он умнее, чем хочет чтобы про него думали.

— Тебе не кажется, — усмехнулся я. — Просто он скромный парень.

Мы ещё какое-то время посмеялись над нашим скромнягой, а потом Островский решительно захлопнул папку с бумагами.