|
– Сами поглядите. Впереди, снова точно по курсу вставала целая гора. Белая, ослепительно сияющая на южном солнце. А между нею и «Анубисом» виднелось десятка три льдин поменьше. – Это тоже из холодильника? – с иронией обратился к Нафане Юрий. Он уже снова стоял на руле, отдав бинокль команде. Никто не ответил. Одна из небольших льдин осталась по левому борту; что-то черное шевельнулось на ней. Баландин поглядел в бинокль. – Елы-палы, – сказал он ошарашенно. – Это пингвин! Чтоб я сдох – настоящий пингвин! Если бы Олег Баландин как следует разбирался в пингвинах, он бы уточнил, что это пингвин Алели. А еще дальше впереди, за целой россыпью льдин разной величины вставала сплошная стена белесого-белесого, плотного-плотного тумана. Капитан зябко передернул плечами, только тут сообразив, что ему действительно холодно. Спинакер громко шлепнул и заполоскался. – Ветер меняется, – забеспокоился Женька Большой. – В бейдевинд уходит… – Спинакер майна! – без колебаний скомандовал капитан. – Стаксель вира. И давайте-ка левым галсиком, а то в айсберг вмажемся еще ненароком. Олежка, захвати свитерок заодно. Зябко что-то… Здоровенный столовый айсберг медленно дрейфовал навстречу – наверное, гонимый изменившимся холодным ветром. «Анубис» закрепился и изменил курс, капитан привычно отметил отклонение по компасу. – Экватор называется, – с отвращением пробурчал из кубрика Баландин. – Холодрыга, пингвины… Ветер изменился не зря – стекающий с ледяного купола Антарктиды холодный воздух подкорректировал экваториальные пассаты, как по направлению, так и по температуре. Многотысячекилометровая глыба материка окутала берега непроглядным туманом. Кроме того, она стеной стала на пути теплого экваториального течения. В годами устоявшийся котел, где варилась местная погода, плеснули вдоволь нового ингредиента, чтобы не зря прозванный Тихим океан нахмурился не на шутку. Судейский катер появился ближе к рассвету, когда проклятый туман успел осточертеть всем стократно. Команда, натянувшая куртки и свитера, услышала хорошо знакомую сирену. Значит, их запеленговали в этом отвратительном влажном киселе и можно было больше не сидеть поочередно на самом носу с отпорником в руке, дабы не вмазаться в очередную льдину. Катер вынырнул из тумана, словно корабль-призрак. – «Анубис»! – зычный голос одного из судей, хорошо знакомого николаевцам Палыча, земляка, звучал как из бочки. Глухо и сдавленно. Но как же он всех порадовал! Нервная ночь, полная неизвестность, и лед, лед крутом – откуда, скажите на милость, лед на экваторе? Нервничали все – и капитан Крамаренко, и Женька Большой, и всезнайка Баландин, и даже рубаха-парень Нафаня, которого наверняка не выбил бы из колеи и снова взорвавшийся вулкан Кракатау в Зондском проливе. – Здесь мы, Палыч! Здесь! – надсадно заорал в ватную волглую взвесь капитан. Женька посигналил для верности фонарем, но на катере их уже и так заметили. Рулил незнакомый мрачный тип со шкиперской бородкой, а Палыч и один из хлыщеватых подручных Шимашевича стояли, вцепившись в носовой релинг и глядя вперед. Оба были в модерновых ярко-оранжевых куртках с полосами светоотражателя и вязаных шерстяных шапочках. – Что тут у вас? – первым делом поинтересовался Палыч. – Да нормально, в среднем. Лодка цела, такелаж тоже. Всю ночь отпорником льдины распихивали… – Это льдины нас распихивали, – поправил Баландин. |
