Это был самый приятный звук, который мне когда-либо приходилось слышать. Он означал, что теперь не придется взбираться на восьмифутовую стену под ветром, дующим со скоростью тридцать миль в час, и при этом тащить на себе двадцать пять фунтов груза. Возможно, я излишне робок и боюсь приключений, но я предпочитаю ходить по ровной поверхности. Он отвел руку, придал пальцу прежнюю форму, надел перчатки и эффектным жестом распахнул ворота. Очевидно, в свободное от работы в лаборатории время Он не то насмотрелся, не то начитался детективов.
– Ловко, – сказал я, похлопав Его по плечу. – Тебе стоит подумать о карьере в шоу-бизнесе. Найди себе хорошего менеджера и можешь выступать перед публикой, показывать волшебные фокусы.
Мы вошли и закрыли за собой ворота. Не считая двух цепочек следов на свежевыпавшем снегу, не было никаких признаков того, что кто-то вторгся на территорию Национального парка, а следы заметет через несколько минут.
Теперь, когда между нами и аэропортом оказались эти непрочные ворота, я почувствовал облегчение, хотя и необоснованное.
– Мы немного пройдем по дороге, – сказал я. – Вряд ли здесь кто-то окажется ночью, да еще в такую погоду.
И мы пошли. Чтобы противостоять жгучему холоду и жуткому, проникающему во все щели ветру, мы надели защитные очки и маски. Дорогу расчищали после последнего бурана, но сейчас ее стремительно заносило вновь. По обеим сторонам слоями лежали снежные насыпи, оставленные снегоуборочной машиной.
Если такая погода продержится неделю, то дорогу завалит намертво, и освободит ее только весеннее таяние снегов. Мы прошли около полумили, когда Он стянул маску и попросил:
– Расскажи мне об этих местах.
Я неохотно снял свою и поежился от холода. От стылого воздуха мои губы почти мгновенно обветрились и начали трескаться. Я буквально почувствовал, как моя кожа сходит слоями под холодными пальцами ветра. Я вздрогнул и выдохнул облачко пара. В Арктике, если верить множеству прочитанных мною книг, выдыхаемый воздух буквально на лету замерзает – то есть замерзают содержащиеся в нем водяные пары. При таком адском холоде и сухом воздухе можно отморозить легкие. Чтобы избегнуть этого, человеку приходится дышать неглубоко. Сейчас, когда мы тащились по этой дороге, вдали от ледяных просторов настоящей Арктики, я думал: неужели в мире существует место настолько холодное, что по сравнению с ним Кантвелл может показаться курортом?
– Это настолько важно, что я должен рисковать отморозить себе лицо?
– Мне просто хочется знать, – сказал Он. Я пожал плечами.
– От подножия и до вершин эти горы – кстати, высотой в пять тысяч футов – застроены домиками. Сюда удаляются на отдых состоятельные граждане.
Не пойми меня не правильно. Всемирное Правительство не желает, чтобы люди говорили, что всякие приятные местечки вроде этих гор доступны исключительно элите. Это противоречило бы Великим Демократическим Принципам. Но цены на землю в здешних краях так высоки, что никто, кроме этой самой элиты, не может позволить себе приобрести участок. Ты разницу видишь? Я тоже не вижу, но для политиков разница принципиальная. Гарри Лич – точнее, доктор Гарри Лич, – старый хрыч, управлявший Сити-Дженерал в то время, когда я был там интерном, арендовал домик на втором уровне. Это место для уединения.
Ближайшая хижина располагается в миле от него. Он всегда держит в этом домике запас продуктов и топлива – на тот случай, если ему вдруг взбредет в голову провести там выходные.
Мне вспомнилось, что, когда Гарри попадалась на глаза новая студентка или медсестра, ему зачастую удавалось убедить ее, что трухлявый пень, как он, может сделать для такой очаровашки все, что угодно. Это было такой же причудой, как и выходные в горах.
– А он не станет возражать, что мы воспользуемся его домом? – спросил Он. |